“Мне даже умилительно смотреть на него, - прервал вдруг свои яростные восклицания Белинский, обращаясь к своему другу и указывая на меня, - каждый-то раз, когда я вот так помяну Христа, у него всё лицо изменяется, точно заплакать хочет… Да поверьте же, наивный вы человек, - набросился он опять на меня, - поверьте же, что ваш Христос, если бы родился в наше время, был бы самым незаметным и обыкновенным человеком; так и стушевался бы при нынешней науке и при нынешних двигателях человечества””.
Дальше - больше, “великий” специалист в литературе В. Белинский пытался настойчиво советовать молодому писателю - что писать и как писать, стараясь удержать и развить его в социальной теме. У свободолюбивого Ф. М. Достоевского это вызвало внутренний протест, и он написал несколько рассказов и две повести “Хозяйка” и “Двойник” по своему усмотрению, и в своих произведениях, кроме точного фотографирования, позволял себе уклонения от точного реализма, включал писательское воображение, добавлял художественность в произведение, - это просто взбесило Белинского, вызвало гнев и критику, и он в своей воинственной хамской манере высказал очередные глупости:
“Фантастическое в наше время может иметь место только в домах умалишенных, а не в литературе, и находится в заведывании врачей, а не поэтов
”, а самое ценное в произведениях Достоевского - точный и глубокий психологизм различных человеческих образов Герцен назвал - “нервическая чепуха”. И Ф. Достоевский порвал отношения с “авторитетным” хамом и пакостником, и пошел своим путем, и в долгу не остался.Далее в этой главе мы увидим, что Ф. М. Достоевский не просто любил “проехаться” по Белинскому, но считал это важной необходимостью в идеологической защите русского народа. И вся “партия критиков” “О. Р. И.”: Белинский, Писарев, Добролюбов и прочие им подобные получили от усмехающегося Фёдора Михайловича увесистым булыжником:
“Все наши критики (а я слежу за литературой чуть не сорок лет), и умершие, и теперешние, все, одним словом, которых я только запомню, чуть лишь начинали, теперь или бывало, какой-нибудь отчет о текущей русской литературе чуть-чуть поторжественнее… то всегда употребляли, более или менее, но с великою любовью, всё одну и ту же фразу: “В наше время, когда литература в таком упадке”, “В наше время, когда русская литература в таком застое”, “В наше литературное безвременье”, “Странствуя в пустынях русской словесности” и т.д., и т.д. На тысячу ладов одна и та же мысль. А в сущности в эти сорок лет явились последние произведения Пушкина, начался и кончился Гоголь, был Лермонтов, явились Островский, Тургенев, Гончаров и еще человек десять по крайней мере преталантливых беллетристов.