Хотя, возможно, Баадер не совсем типичный пример данного явления, действие служит несомненной путеводной звездой для всех террористов — или даже более того, увлечением и пьянящим волнением, которое его сопровождает. Большая часть из 222 страниц воспоминаний Печи о своем прошлом в качестве члена Красных бригад, к примеру, посвящена описаниям в малейших деталях типов оружия (а также их технических характеристик), использованных в различных операциях группы, и тому, кто из членов группы производил стрельбу, а не разъяснению идеологических установок организации или ее политических целей. Бауман откровенно говорил о большом облегчении, которое операция принесла небольшой группе скрывающихся в подполье террористов, живущих в тесном соседстве друг с другом, постоянно скрывающихся от властей, опасаясь арестов и предательств. Настоящим напряжением было, по его словам, жить вместе в одной группе, а не планировать и исполнять теракты. Другие террористы, такие, как Штерн, Коллинз, Сильке Майер-Витт из Фракции Красной армии и Сюзанна Ронкони из Красных бригад, были более откровенны в описании «острых ощущений» и чувства власти и успеха, которые они получали от творимого ими насилия. «Ничто в моей жизни не давало мне столько эмоций», — говорила Штерн, все больше втягиваясь в терроризм. Коллинз также вспоминал «бурные» шесть лет, проведенные в Ирландской республиканской армии, когда «каждый мой день был наполнен радостью от осознания того, что я принимаю участие в создании государства оранжистов». Для Майер-Витт опьяняющая привлекательность действия была достаточной для преодоления угрызений совести, которые она испытывала по поводу убийства четырех телохранителей Шлейера. «Порой я осознавала жестокость того, что мы сделали. <...> Но было и чувство восторга от того, что наконец что-то произошло. Началась настоящая борьба», — утешала она себя. Ронкони оказалась наиболее открытой и резкой в анализе психологии террористов. «Главным было то, что я чувствовала способность оказывать влияние на окружающий мир вместо того, чтобы быть пассивным наблюдателем, таким образом, сочетая внутреннюю восторженность и глубокую удовлетворенность. Именно возможность влиять на повседневную реальность имела значение, — пояснила она, — и до сих пор имеет».
Для террориста успех в оказании такого влияния зачастую измеряется степенью известности и полученного внимания. Газетные полосы и эфирное время являются, таким образом, валютой в царстве терроризма. Это единственный осязаемый и практический эффект, видимый террористами, коим можно измерить успех и оценить достижения. В этом отношении почти не различается хорошая или плохая «реклама»: удовлетворение от того, что действия были замечены, зачастую рассматривается как достаточная награда. «Единственный способ чего-либо достичь — потрясти мировую общественность до самых носков», — говорилось в официальном сообщении Японской Красной армии, в котором группа брала на себя ответственность за убийства в аэропорту Лод в 1972 году, когда погибли 26 человек (включая 16 пуэрториканских христиан, совершавших паломничество в Святую землю). Самый известный террорист Карлос Шакал, по некоторым сведениям, аккуратно вырезал и переводил газетные статьи, рассказывающие о нем и его деяниях. «Чем больше обо мне говорят, тем опаснее я им кажусь. Это мне на руку», — сказал однажды Карлос своему коллеге-террористу, позже отступившему от насилия, Гансу Иоахиму Кляйну. Сходным же образом, когда Рамзи Ахмед Юсеф, предполагаемый организатор взрывов в нью-йоркском Центре международной торговли, был задержан в Пакистане два года спустя, полиция обнаружила у него два взрывных устройства с дистанционным управлением наряду с подборкой газетных статей, описывающих произведенные им взрывы.