— Ню-ню, — скептически хмыкнул Убивец. — Так я и поверил... Белые и пушистые Миша с Толей... Ха-ха три раза. Ладно, спасибо за флешку, побежал я. А ты на ужин топай живее. Сегодня бараньи ребрышки, остынут — не такие вкусные будут.
Перекусив вместе с уже проснувшимся и приведшим себя в порядок напарником и впрямь, чудо какими вкусными бараньими ребрышками с острым соусом, я оставил Толю в компании Шурупа, Коваля и нескольких кружек пива, а сам двинулся на задний двор, чистить автомат. Мой вчерашний инструктаж Толик явно понял и за ужином на вопросы наемников о прошедшей операции отвечал охотно, с шутками-прибаутками, но без особой конкретики. Да, сходили удачно, повоевали малость, а трофеев не принесли, потому как задача другая была. А за ее выполнение деньги платят, вот и не стали лишнего жадничать. Молодец, парень, учится не болтать больше, чем необходимо.
А когда на улице уже совсем стемнело, я пошел в гости. К кому, думаю, объяснять не надо. Солнце мое голубоглазое сейчас мне и так, наверняка разгон устроит за то, что я уже сутки как вернулся, а к ней только зашел. Ну, да ладно, от нее я и не такое с радостью стерплю!
Ошибиться в предположениях было неожиданно приятно. Никаких упреков, никаких претензий, просто, прижалась ко мне ласково, а на враз ставшие какими-то путанными и неубедительными объяснения о множестве самых разных и срочных дел, на которые и ушел весь день, только молча кивнула. Вот что значит — дочь боевого офицера! Все понимает. Повезло мне с ней, ох, повезло! А потом мы снова сидели обнявшись в беседке, ее голова доверчиво лежала у меня на плече, и говорили о чем-то, не помню толком о чем, но на душе от этого разговора становилось светло и радостно. Как же мне хорошо рядом с нею!
— А ты правда скоро уедешь? — спросила вдруг она.
— Отец сказал? Да, малыш, придется, хоть и очень не хочется. Но, сама понимаешь — служба военная, она такая...
— Так ведь ты не военный.
— А вот это, солнышко мое, вопрос очень сложный. С одной стороны — наемник, а с другой, — тут я демонстрирую ей служебное удостоверение, которое специально таскаю в кармане, чтобы слегка пообтрепалось и не выглядело слишком новым, — ажно цельный лейтенант СБ, ажно "страшный опер" по борьбе с терроризмом... Вот так вот...
— И надолго? — в голосе Насти слышна нешуточная грусть.
— К Новому Году вернусь точно. Так что можешь смело заказывать новогодний подарок! Чего желаешь?
— Ой, ну ты спросил! А чего еще может желать Настенька, из дальних стран? Разумеется — цветочек аленький.
— Э, нет, не пойдет! — грозно восклицаю я. — К тем цветочкам, обычно, в нагрузку идут всякие неведомые чудища, в которых Настеньки вечно влюбляются. Нет! Я конкурентов не потерплю!
— Глупый, — смеется она своим дивным смехом и нежно целует меня в ухо. — Чудище у меня уже есть. А вот цветочка к нему, почему-то, не прилагалось. Непорядок!
— Понял, — киваю я. — Будем устранять недостатки и восстанавливать комплектность!
Думаю, так бы и сидели мы вдвоем до поздней ночи, несмотря на довольно прохладную погоду, но тут вышел из дома Игорь и разрушил нашу идиллию. Негодяйская он все-таки рожа!
Следующий день у нас с Курсантом был посвящен хозяйственным заботам: мы приводили себя в порядок перед поездкой. Сначала я вручил ему удостоверение.
— И что это все значит? — удивленно пялится в ксиву он.
— Это значит — добро пожаловать в органы, сынок! В Ростов мы с тобой едем не непонятными, а потому подозрительными "вольными стрелками", а вполне респектабельными операми СБ. Крутыми, вооруженными и очень опасными. Да еще и получающими заработную плату и командировочные. Или ты думаешь все два месяца у матери на шее сидеть?
Услышав про зарплату, Толик мгновенно смирился со скоропалительным зачислением "в ряды" и даже повеселел.
А я, наконец, выбрал время, и дошел до местной парикмахерской, где подстригся под самую короткую насадку, оставив от отросшего за полтора месяца, и ставшего довольно неопрятным "ежика" ровно два миллиметра растительности. Толяну легче, он свой череп каждые двое суток опасной бритвой до зеркального блеска полирует, Котовский, блин. Я пока не настолько крут. Бриться "опаской", периодически правя ее на кожаном ремне, уже пробую потихоньку, ведь жиллетовские лезвия, что у меня с собой в "мыльнорыльных" были — не вечны, а готовиться нужно заранее. Так что лицо побрить, отделавшись всего двумя-тремя порезами, я уже вполне в состоянии, но вот чтоб самому себе голову скоблить — нет уж, увольте! Я лучше парикмахеру денег отдам, не обеднею.