Тесей. Царь должен умереть. Бык из моря (сборник)

Далеко на севере, в мрачном уголке, где встречаются небо и море, мерцал огонек, слишком низкий и красный для звезды.

– Первый родной огонек, – проговорил Теламон.

– Сигнальный огонь, значит это мыс Соуний, – добавил Менесфей.

Показав его друг другу, мы подняли руки к небу в благодарной молитве. Потом все легли спать. Ночь выдалась спокойной, лишь волны лениво плескали о гальку и пронзительно звенели цикады. Впервые я ощутил, что Крит остался далеко позади. Я уже видел себя в Афинах, ездил по тамошним холмам и равнинам, разговаривал с людьми, сражался бок о бок с воинами города, ходил по его скалам.

Глядя в густо усеянное звездами небо, я думал о грядущих временах.

Я думал о флоте – его следует собрать побыстрее, чтобы Крит не превратился в новый Истм. Потом прикинул, сколько кораблей мог соорудить отец, если брат Гелики донес свою весть. Если прочие эллинские цари не торопились выступать против Крита, пока Минос властвовал над островами, я не мог их в этом винить; я стал раздумывать, как поступил бы сам на их месте.

«Построил бы собственные корабли, – решил я, – и ждал от богов предзнаменований удачи. Еще послал бы в Трезен, не сомневаюсь, что нам помогли бы. Но я молод, а долгие войны и беды успели утомить отца. И научили его осторожности». Потом я подумал об Аттике, о раздорах между ее селениями и племенами и о том, сумею ли уговорить его воссоединить три сословия.

Встав, я остановился у края воды, глядя на север. Костер все еще горел, он стал ярче, чем прежде, должно быть, дозорный подкормил пламя. Тут я понял, что это маяк зажжен по воле отца. Быть может, он горел тут каждую ночь после моего отплытия, или же с Крита успели дойти какие-нибудь вести. Я представил себе, как, стоя на цитадели, он вглядывается в этот самый огонь, и сердце мое заныло, как было в день пира, когда он подарил мне колесницу.

Я вспомнил наше прощание, когда мне предстояла дорога на Крит. Рука его будто легла на мое плечо. В ушах зазвучали прощальные слова:

«Если придет тот день, пусть будет белым твой парус. Это послужит мне вестью от бога».

«Что он хотел этим сказать? – думал я. – Да, он постарел раньше срока. И говорит перед людьми меньше, чем мог бы сказать. „Вестью“, говорил он, „вестью от бога“. Значит, он решил увидеть в этом свой знак. Конечно же, если я выбелю парус, то уже не увижу его живым».

Сердце мое забилось, я испугался. Трудно было понять, что задумал отец, да и станет ли он теперь исполнять задуманное? Усталость уже одолевала царя. Как можно догадаться, что у него на уме?

На траве у берега похрапывали и вздыхали во сне мои спутники; перешептывались влюбленные пары. Хотел бы я не спать лишь по этой причине. Тяжесть такого выбора трудно взвалить на свои плечи.

Я прижал ладони к лицу, и красно-зеленые цветы вспыхнули перед моими глазами. Потом снова поглядел на далекий костер. Тут меня осенило. Раздевшись, я вошел в прохладное весеннее море и направился вплавь от берега.

– Отец Посейдон! – воззвал я. – Ты никогда не желал мне плохого, когда я находился в твоих руках. Пошли мне теперь знак, научи, плыть ли нам под своим темным парусом или нет. Если ты промолчишь, я выполню его просьбу.

Небо оставалось ясным, легкий ветерок теребил воду. Как только я выплыл на открытое ветру место, короткие волны принялись качать меня, иногда невысокий гребешок захлестывал голову. Я повернулся лицом вверх, чтобы отдохнуть на воде, но высокая волна захлестнула лицо. Я забарахтался и ушел под воду, море сомкнулось надо мной. И вдруг я отчетливо ощутил в ушах знак бога.

Я перестал сопротивляться, и вода вынесла меня наверх. Умиротворенный, я направился к берегу; я отдал право решения богу, и он ответил мне, избавив от всяких сомнений. Угрызения совести оставили меня.

Так говорил я тогда, так и сейчас твердит мое сердце, когда в дни великих жертвоприношений я стою перед богами, вознося жертву за свой народ в величественном Акрополе, священной твердыне эрехтидов. Великий Отец коней, присутствовавший при моем зачатии, колебатель земли, вознесший меня и пощадивший мой народ даже в своем гневе, не мог ввести меня во зло. Я думал, что отец ужасно обрадуется и забудет про грусть. Откуда мне было знать, что он так накажет себя? Что даже не дождется прихода корабля в гавань, чтобы удостовериться, правду ли сказал парус.

Или, быть может, дело не в этом? Разве не мог он в своем горе поступить как обычный человек: броситься на меч или выпить крепкого мака, похищающего жизнь во сне. Но он спрыгнул со скалы в том самом месте, которого я опасался и откуда уже уводил его. Конечно же, это бог послал ему знак, столь же ясный и недвусмысленный, как тот, что был дарован мне. Мы оба находились в руках Посейдона, и ему надлежало выбирать.

Мужу, рожденному женщиной, не избежать своей участи. И незачем попусту расспрашивать бессмертных или напрасно терзать свое сердце, услышав ответ. Знанию нашему поставлен предел, которого не переступит мудрый. Человек – это всего лишь человек.

От автора