Тесей. Царь должен умереть. Бык из моря

Извинения были прохладными и надменными; в молчании слушая их, я разглядывал его. До сих пор мне не приводилось видеть этого человека. Он редко оставлял свой замок на Кифероне, где грабил путников на ведущей в Фивы дороге. Мне он виделся чернобровым атлетом, но на деле оказался кругленьким, гладеньким и улыбчивым. Я сказал:

– Ты опоздал, Прокруст, но ты прибыл из дикого края, где, конечно же, нет хороших дорог.

Он улыбнулся. Я вкратце изложил ему дело. Отец мой двадцать лет не трогал Прокруста, предпочитая не затевать рискованную войну. Все здесь знали об этом. После того как он вошел в зал, все взгляды были обращены только к нему, полагаю, и уши тоже. Было ясно, что они боятся его более, чем меня, и мысль эта вселила холод в мое сердце.

Еще не договорив, я услышал визг со стороны его кресла; мой пес Актис на трех ногах подошел и дрожа устроился возле меня. Я не видел, как это случилось. Но когда я потрепал пса по ушам, Прокруст непринужденно улыбнулся. Внезапно я догадался: «О Зевс! Он пытается испугать меня!»

Все эти приторные физиономии успели изрядно мне надоесть. Теперь же я ощутил, что по-настоящему разозлился. Я редко бываю в таком гневе и потому замер в кресле, выжидая, тая его в сердце.

Несколько человек уже высказали свое мнение, когда он встал и взял жезл говорящего. Нетрудно было заметить, что этот тип получил воспитание в княжеском доме.

– Я за войну, – сказал он. – Муж, не любящий битв, не оставит своим сыновьям дома, богатого золотом и рабами.

Он поклонился, словно бы эта стертая временем мысль принадлежала ему самому. Никто не посмел улыбнуться, ну и мне было уже не до шуток.

– А потому, – продолжил он речь, – прежде чем мы начнем говорить о кораблях и считать мужей, следует, по обычаю, выбрать военного вождя, поскольку царь не достиг еще нужного возраста.

В зале негромко зашептались. Никто не дерзнул высказаться за меня. Еще недавно подобное отяготило бы мое сердце. Но теперь оно вспыхнуло, как искра в пламени костра.

– Мы выслушали тебя, Прокруст, – отвечал я, – и теперь слушай меня. Я веду корабли на Крит, и князья, собравшиеся со мной, не проиграют, ибо я знаю Лабиринт, как ты – теснины Киферона, где устроил свое логово на вонючих костях, как шакал-трупоед.

Улыбка его застыла. Он и впрямь полагал, что я не посмею бросить ему вызов в собственном доме. Прокруст пришел посмеяться над моим позором. Подумалось, что же претерпел от него отец, чтобы позволить такое.

– Ты забыл про наш пир, – сказал я. – У человека, принимающего стольких путников, должно быть, повсюду есть друзья. Я слыхал, что в твоем доме гостям отводят столь дивное ложе, что они не в силах подняться с него, покуда их не вынесут. Я приду к тебе посмотреть на это ложе. Только не готовь его мне, ибо слишком долго укладывал ты на него других. Когда я навещу твой дом, клянусь головой Посейдона, ты сам уляжешься на него.

Он постоял недолго, оглядывая собравшихся. Но на лицах знатных жителей Аттики воцарился покой – словно бы кто-то унял досаждавший им зуд. Вдруг кто-то пронзительно рассмеялся, смех ширился, словно всех разом оставила какая-то тяжесть.

Прокруст раздулся, как полная яду змея. Рот его открылся, но с меня было довольно.

– Ты явился под мой кров, – проговорил я. – Так что уходи с миром. Но если ты останешься здесь, пока я не загну десятый палец, то полетишь вниз со Скалы.

Одарив меня гримасой, похожей на улыбку палача, он вышел – не слишком-то торопливо. На стене за моей спиной висели старые дротики, и я уже боялся, что не вынесу искушения.

Итак, я получил маленькую войну перед большой. Но она хорошо послужила мне. Вожди давно злились на себя за то, что не могут покончить с ним. Если бы я испугался, их ненависть перешла бы на меня самого.

Ну а так почти все последовали за мной. Прокруст понимал, что я приду к нему, но не подозревал, что это случится так скоро. Он даже не выжег заросли вокруг своего утеса, когда мы пошли на штурм. В комнате для гостей у него нашли такое, что и вспоминать и рассказывать не хочется. Мы увидели его знаменитое ложе, а в тюрьме обнаружили путников, уже полежавших на нем и ожидавших второго раза. Некоторые хватали нас за ноги и молили избавить их от страданий ударом меча. Действительно, ничем другим помочь им было уже нельзя. Завязав глаза тем, у кого они еще оставались, мы отпустили их на свободу. Прочие, способные передвигаться, просили о даре другом. Они хотели отплатить хозяину за его гостеприимство. Прокруста связали, и к горлу моему подкатила тошнота. Я оставил их вместе и закрыл двери. Через несколько часов Прокруст умер, и меня спросили, не желаю ли я посмотреть на тело. С меня было довольно его воплей, и я велел выбросить труп со Скалы. Сыновей его уже побросали со стен. Такую породу следовало вырвать с корнем.