Тесей. Царь должен умереть. Бык из моря

Та шагнула вперед, я едва успел напомнить ей об осторожности и выставил щит, прикрывая ее. Приставив ладонь ко рту, она закричала:

– Я здесь! Вместе с моим мужчиной и царем! А вокруг меня мой народ!

Она добавила что-то еще – я не понял всех слов, но голос ее говорил: «Не надо ненавидеть меня. Я не в силах поступить иначе».

Дева внизу застыла на какой-то миг, Ипполита недвижно выжидала; я ощущал, что она надеется услышать: «Пусть свершится должное, такова наша судьба!» И слова эти вернули бы мир в ее душу. Но амазонка внизу вскрикнула пронзительным голосом кружащего в небе орла:

– Шлюха! Предательница! Твой мужчина пойдет на корм псам, а народ расклюют вороны. А когда ты наглядишься на это, мы сбросим тебя со скалы.

Ипполита охнула, вздрогнув. А потом плотно поджала губы, отодвинула рукой мой щит и наложила стрелу на тетиву. Но я видел ее муку, видел, как медленно движется рука, и Лунная дева успела соскочить с камня, смешавшись с толпой. Я не провожал ее взглядом: у меня было чересчур много дел.

Они пробились почти к самым воротам, но в конце концов мы отбились. Натиск понемногу терял свою силу; волна дрогнула и отхлынула грязной водой на равнину, оставив позади себя трупы и камни. Счастье наше было слишком глубоким для радостных криков. Старые воины обнимались со стоящими рядом; мужи поодиночке распевали гимны своим богам-хранителям и давали обеты жертвоприношений. Мы с Ипполитой, держась за руки, обошли стены – словно дети на празднике, – восхваляя и превознося всех встречавшихся. Той ночью утомление помешало нам даже переговорить, и мы заснули, не выпуская друг друга из объятий. Но, как обычно, я велел, чтобы меня разбудили к полуночи, чтобы победа не сделала нас беспечными. Это им, нападавшим, по моему замыслу надлежало быть застигнутыми врасплох.

Я отсчитал три дня. В первый, зализывая раны, они будут ожидать, что мы попытаемся развить успех; вылазка могла дорого обойтись нам. На второй они примутся думать, что же делать дальше, и считать припасы. На третий, если я не выйду в поле, они отправятся за припасами. Выхода у них не будет. И так как они уже опустошили землю не на одну тысячу двойных шагов, то едва ли вернутся к ночи.

Так и вышло. На третью ночь, завершив все необходимые приготовления, я приказал зажечь сигнальные огни. Чтобы скрыть свои цели, мы пели громкие гимны возле костра, как на празднестве в честь какого-то бога. Они не знали наших обычаев, но повод для молитвы у нас имелся. Мы плескали в огонь вино и масло – приходилось ограничиться лишь возлияниями, – и пламя поднималось все выше. Я спросил у жреца Аполлона, какого бога следует выбрать покровителем грядущей битвы; посмотрев в клубы дыма, он велел молиться Ужасу, сыну Ареса. Воздев к небу руки, я заметил светлую точку на горе Саламина, одинокий маяк, говоривший мне: «Да!»

Афина пожаловала нас облаками. Это была вторая милость богини, о первой я уже попросил. Нетрудно заметить войско, спускающееся по дороге, даже во тьме, а стало быть, нам надлежало отправиться другим путем, священным, тайным, запретным для мужей. Я слыхал о нем от отца, но не видел до предшествовавшей вылазке ночи, когда спустился туда вместе со жрицей, чтобы спросить разрешения. Там всегда царила ночь. Ход вел через пещеру домовой змеи к самому сердцу Скалы. Выход же находился у подножия западного обрыва, он был заложен диким камнем, так что и зная про него, я бы не сумел отыскать место. Открыть ход можно было лишь изнутри.

Жрица была стара, она служила в святилище еще до того, как мы вернули Афину с Соуния. Но рядом с домовой змеей ее можно было счесть девчонкой. Некоторые видели в ней самого Эрехтея, древнего змия, царя, основавшего нашу династию. Ни отец мой, ни дед не представали перед ним, и, следуя за старухой, державшей лампу в руке, я ощутил, как вспотели мои ладони. Ход круто уходил вниз, узкие ступеньки были частыми. Нередко мне, при отнюдь не высоком росте, приходилось склонять голову. Но когда мы достигли пещеры, свод ее над нешироко расступившимися стенами утонул в тенях. Щель эта уходила в скалу, на которой стоял дворец. По камням пола ступали только босые ноги жриц, но и они протоптали в нем канавку глубиною в ладонь.

Стена, круто уходящая вверх, во тьму, была покрыта словно бы детскими рисунками: вооруженные луками и копьями человечки преследовали невиданных ныне зверей. В мерцающем свете лампы казалось, что они двигаются, бегут. Наконец движением руки жрица остановила меня и указала на щель внутри огромного разлома. Она подняла лампу повыше и приложила палец к губам. Глубоко внизу я заметил переплетенные кольца толщиной в ногу мужа, шевелящиеся и текучие. Я прикрыл рот руками, и волосы встали дыбом у меня на затылке.