Тесен круг. Пушкин среди друзей и… не только

В декабре 1815 года Толь был назначен генерал-квартирмейстером только что учреждённого Главного штаба, который отвечал за ведение военно-исторической службы в русской армии. На своём новом посту Карл Фёдорович создал «Военную историю кампании 1812 года» — обстоятельное описание боевых действий, главным образом, с их стратегической стороны.

Толь сразу начал рассылать (вместе с начальником Главного штаба генерал-лейтенантом П. М. Волконским) многочисленные обращения к участникам Отечественной войны и заграничных походов о представлении сведений по боевым операциям (журналы военных действий, планы сражений и личные воспоминания о них).

В ноябре следующего года Александр I поручил А. А. Жомини, видному историку и военному теоретику, составить на французском языке описание кампаний 1812–1815 годов, с тем чтобы труд Толя влился в состав этой общей истории, предназначавшейся для зарубежного читателя. По указанию царя акцент в этом объёмном труде делался не на Отечественной войне, а на заграничных походах. По этой концепции события 1812 года теряли свой уникальный характер и растворялись в обзоре всех кампаний указанного выше периода.

Сразу после окончания наполеоновских войн Карл Фёдорович приступил к составлению собственных записок мемуарного плана. Одна из них носит название «Подробное описание, как решено было дать сражение под Лейпцигом», другая — «О кампании 1814 года, начиная с Бриеннского сражения». В ней Толь писал о пребывании в штабе австрийского фельдмаршала Ф. Шварценберга. Карл Фёдорович живо описал обстановку в Главной квартире, свои впечатления от встреч с царём, П. М. Волконским, Л. Л. Беннигсеном и другими военачальниками.

Эти фрагменты воспоминаний Толя сохранились в архиве историка А. И. Михайловского-Данилевского, которому Карл Фёдорович писал: «Посылаю вам записки мои, которые собраны мною в том предположении, что они со временем детей моих интересовать могут, а отнюдь не для того, чтобы сделать их известными публике. По сему прошу вас прочесть их и сохранить собственно для себя то, что вам любопытно покажется, а по совершенной ненадобности более в них возвратить ко мне».

Свои знания опытного штабиста Карл Фёдорович весьма некстати (для восставших) проявил 14 декабря 1825 года на Сенатской площади, подтолкнув царя к решительным действиям.

— Государь, прикажите площадь очистить картечью или откажитесь от престола! — заявил барон колебавшемуся императору.

Николай I оценил совет, и в дальнейшем карьера Толя проходила весьма успешно. За участие в Русско-турецкой войне 1829–1829 годов Карл Фёдорович получил орден Святого Георгия 2-го класса (отличился в сражении при Шумле), был возведён в графское достоинство Российской империи, а вскоре стал членом Государственного совета.

Толь участвовал в подавлении Польского восстания (был начальником Главного штаба действующей армии), в связи с чем его впервые упомянул Пушкин. «Потеря Дибича, — писал Александр Сергеевич 11 июня 1831 года, — должна быть чувствительна для поляков; по расчёту Толь будет главнокомандующим в течение 20 дней. Авось употребит он это время в пользу себе и нам».

Поэт оказался прав в своих ожиданиях. Д. Давыдов, высоко оценивший самостоятельность действий Толя, писал: «Венец его славы — это взятие Варшавы. Здесь деятельность, мужество и в особенности вполне замечательная решительность Толя достойны величайших похвал».

В конце 1833 года Карл Фёдорович получил пост главноуправляющего ведомством путей сообщения и публичных зданий. Началась светская жизнь. На балах и приёмах в царском дворце старый воин неоднократно встречался с Пушкиным, которому явно симпатизировал. О последнем свидетельствуют письма поэта и подарок, сделанный им Толю (книга «История Пугачёвского бунта»). В послании от 26 января 1837 года Александр Сергеевич благодарил адресата за благожелательное отношение к своему труду:

«Милостивый государь, граф Карл Фёдорович!

Письмо, коего Ваше сиятельство изволили меня удостоить, останется для меня драгоценным памятником Вашего благорасположения, а внимание, коим почтили первый мой исторический опыт, вполне вознаграждает меня за равнодушие публики и критиков.

Не менее того порадовало меня мнение Вашего сиятельства о Михельсоне, слишком у нас забытом. Его заслуги были затемнены клеветою; нельзя без негодования видеть, что должен он был претерпеть от зависти или неспособности своих сверстников и начальников. Жалею, что не удалось мне поместить в моей книге несколько строк пера Вашего для полного оправдания заслуженного воина. Как ни сильно предубеждение невежества, как ни жадно приемлется клевета, но одно слово, сказанное таким человеком, каков Вы, навсегда их уничтожает. Гений с одного взгляда открывает истину, а истина сильнее царя, говорит Священное писание.

С глубочайшим почтением

и совершенной преданностию честь имею быть,

милостивый государь, Вашего сиятельства

покорнейшим слугою,

Александр Пушкин».