Теща

Ближе к ночи я простил армянам и дурацкие банты на стульях и невкусную еду и дрянную водку и даже древесно-спиртуозный коньяк «Ной». Они нагородили в здании лабиринт коридоров и переходов, весьма полезных для определенных нужд. Приняв необходимую дозу, мы с одноклассницей решили пообщаться без посторонних глаз. Уйдя в укромные глубины, где по ушам не била музыка, мы не только поговорили, но даже поцеловались и…

И я убедился, что в субботний вечер 27 октября 1973 года будущий уголовник Дербак вряд ли нащупал что-то существенное.

С Таней Авдеенко мы больше не встречались и на контакт не выходили, ее философ сын как-то выучился без моей помощи.

Вспомнил я ее сейчас уже сам не знаю почему, мне пора вернуться в сладостное безвременье между двумя школами.

В те дни, когда я находился у очередного порога.

3

Я подхожу к главной критической точке своей жизни. Все уже описанное лишь предваряет и в некоторой мере обосновывает события. А после случившегося все, что продолжалось со мной, уже вполне обусловлено.

Повторю, что стояло лето 1974 года. Шло самое начало июля или заканчивался июнь – на самом деле эти мелочи неважны. Важно лишь то, что я прошел экзамены, получил свидетельство об окончании восьми классов и готовился к очередному этапу жизни, которая еще не сулила слишком сильных перемен.

И самое главное – я был свободен от всего.

Сейчас те времена видятся мне под иным углом зрения.

Семьдесят четвертый год в СССР означал некое затишье перед броском в бездонную пропасть последнего, десятилетнего периода коммунистической агонии, который казался естественным продолжением жизни, где мы буровили космос, но подтирались газетами.

Впереди черным светом сиял год семьдесят пятый.

Вовсю готовилось празднество в честь 30-летия победы, которая по совокупности итогов – материальных и человеческих – уже тогда кое-кому из умных людей виделась поражением.

Генеральный секретарь Политбюро ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев позиционировался не как простой участник событий, а результирующий фактор той «победы».

Брежнев стал символом времени. Маршалом Советского Союза, не помню скольки-кратным на тот момент Героем, автором книги века – жалкой брошюрки «Малая Земля», которую написал за него уважаемый писатель, а сам генсек и не заглядывал в рукопись

Сама история страны больше, чем когда бы то ни было, напиталась враньем и подтасовкой, замалчиванием одних фактов и головокружительным возвышением других.

Например, славословилось – как славословится до сих пор – имя маршала Жукова, который положил десять дивизий, сто тысяч молодых солдат, без стратегической нужды – лишь для того, чтобы сделать подарок Сталину в виде Берлина, взятого ровно к 1 мая.

Людей в этой стране всегда считали даже не на сотни тысяч, а на миллионы – безотносительно того, именовалась ли она Российской Империей, Союзом Советских «Социалистических» Республик, или просто Россией.

Но в те годы военная вакханалия приближалась к своему неаналитическому максимуму.

Бесконечная кровь, выстрелы, взрывы и снова кровь занимали экраны кино и телевизора, в реальности шли бесконечные встречи ветеранов, на которых разрешалось говорить лишь входящее в предустановленные рамки.

Советский народ существовал под лозунгом «Лишь бы не было войны!» – то есть в статусе заключенного, которому смертную казнь заменили пожизненным сроком.

Коммунизм, лживый по своей сути, входил в эпоху лжи, возведенной в абсолют и имеющий не минус 273, а все -500 градусов Цельсия.

Позже этот период был назван «застоем», а его нравственная атмосфера – «победобесием».

Нынешним исследователям те времена кажутся в той же степени несовместимыми с человеческой жизнью, как нам – естественными.

Но, конечно, нет ни черной, ни белой исторических правд, есть лишь точки зрения отдельных людей, каждый из которых жил по-своему и видел все тоже по-своему.

В те времена бесились победоносцы, километры ткани шли на лозунги и флаги – как миллионы тонн стали спускали на танки, которыми СССР загромоздил сопредельные государства – и весь могучий советский народ жил от пленума до пленума, от постановления до постановления, от одной брежневской звезды до другой.

И в то же самое время люди продолжали существовать.

Работали и пьянствовали, ловчили и воровали, влюблялись, сходились и расходились – делали аборты и лечили венерические болезни, поскольку противозачаточных таблеток – не было, а в презервативах советского производства что-то ощущать мог лишь наркоман, наглотавшийся «Экстази». А вылечившись, опять бросались в объятия порока, заклейменного в «Моральном кодексе строителя коммунизма». То есть – жили.

Жил и я.

В описываемые дни я ни о чем лишнем не задумывался.

Лето радовало погодой.

Старые проблемы ушли, новые еще не народились.

Меня, как обычно, ждал Крым – то же море, тот же пляж, те же грецкие орехи и те же ежи под теми же самыми домиками на косогоре. Но родители еще не вышли в отпуск, я был полностью предоставлен самому себе.