Меж тем для его более прагматичных друзей жизнь продолжалась как обычно. Кэтрин прислала ему колкое и критическое письмо, приглашая его все же еще на один вечер и напоминая ему, что он пренебрегает своими друзьями. Дети Джонсонов подрастали, и она могла предвидеть день, когда она не будет нужна даже им. Время мчалось, и она страдала от мимолетности всего сущего: «Все же оставьте миллионеров, громко звучащие титулы, «Уолдорф» и Пятую авеню... — писала она, — ради обычных людей, выделяющихся лишь своей огромной слабостью... Я очень много разного слышала о вас, уверена, кое-что вы о себе даже не знаете, и я просто смертельно хочу вам все это рассказать, но, конечно, вы об этом совсем не думаете. Знаете ли вы, что я собираюсь за границу в начале весны, и кто знает, может быть, эти знакомые пейзажи не увидят меня больше. Если вы меня совсем не позабыли или забыли, что испытываете ко мне теплые чувства, то
Он возник, покинув лабораторию и прибыв к ним. Он старался быть внимательным. В записке, отправленной во «дворец Джонсонов», он отметил «потрясающие переводы сербской поэзии», сделанные Робертом-Лукой. Он написал, что послал три копии его переводов «трем королевам, американским королевам, смею добавить». Он пригласил Джонсонов на празднование в «Уолдорф» — «пока у меня есть деньги». И он отправил фривольную записку «миссис Джонстон — красавице бала», о которой много лет спустя Агнесс Джонсон Холден напишет на конверте: «Тесла пошутил над моей матерью, изменив почерк и неправильно написав ее имя».
С возобновлением этих вечеринок время потекло почти как в старые времена. Но вскоре искушение новых экспериментов опять заявило о своих правах на него. На протяжении долгого времени Тесла исследовал область механических вибраций, как, например, было с платформой, на которой он разрешил постоять Марку Твену ради развлечения и здоровья. Почти сразу он начал получать неожиданные эффекты.
В 1898 году, исследуя маленький электромеханический осциллятор, совершенно случайно он присоединил его к железной стойке, которая проходила через верхний этаж его дома по Ист Хьюстон-стрит и упиралась в песчаный пол подвала.
Решительно повернув рукоятку переключателя, Тесла уселся на стул с прямой спинкой, чтобы наблюдать и делать заметки о том, что будет происходить. Такие опыты всегда восхищали его, поскольку по мере того, как частота становилась все выше и выше, они входили в резонанс сначала с одним объектом в его лаборатории, а потом с другим. Например, какая-то часть оборудования или мебели вдруг начинала вибрировать и «танцевать». Когда он еще повышал частоту, мебель замирала, но что-нибудь другое, более созвучное частоте, заводило безумную джигу, и так все дальше и дальше.
В данном случае Тесла не был как раз уверен, не доходили ли вибрации осциллятора, движущиеся по железной стойке с возрастающей силой, до фундаментов зданий Манхэттена во всех направлениях. (Обычно землетрясения гораздо сильнее на расстоянии от эпицентра.) И действительно, здания начали шататься, стекла вылетали из окон, а в близлежащих итальянских и китайских кварталах жители выбежали на улицы.
В полицейском участке на Малбери-стрит, где на Теслу всегда смотрели с некоторым подозрением, вскоре стало очевидно, что никакая другая часть города не была затронута землетрясением. Спешно двое офицеров были отправлены проверить лабораторию сумасшедшего изобретателя. Последний, ничего не подозревая о разрушениях, происходящих вокруг его дома, только что начал ощущать зловещую вибрацию пола и стен. Поняв, что он должен немедленно положить этому конец, он схватил кувалду и одним ударом разбил небольшой осциллятор.
В этот момент полицейские ворвались в дверь. Он повернулся к ним с изящным кивком головы.
«Джентльмены, прошу прощенья, — сказал он, — вы чуть-чуть опоздали, чтобы увидеть мой эксперимент. Я посчитал нужным прекратить его внезапно и неожиданно и очень необычным способом... Однако, если вы придете опять этим вечером, я прикреплю другой осциллятор к этой платформе, и каждый из вас сможет на ней постоять. Я уверен, вы найдете это занятие одним из наиболее интересных и приятных. А сейчас вам надо уйти, так как мне предстоит много всего сделать. Хорошего дня, джентльмены» [16].
Когда прибыли репортеры, он любезно рассказал им, что он мог бы за считаные минуты разрушить Бруклинский мост, если бы захотел.