Тесный путь. Рассказы для души

Да, отец Валериан знал, что такое умиление. Но как объяснить это здоровяку, который такого чувства никогда не испытывал? Расскажи ему про слёзы пятерых взрослых мужиков — как он отреагирует? Засмеётся? Будет насмехаться? А стоит ли такому вообще что-то рассказывать? Если его не прошибёшь ничем... Взять бы за грудки да тряхнуть как следует, ничего, что здоровяк... Он, отец Валериан, бывший мастер спорта по вольной борьбе, вполне с этой задачей справится...

Что-то мысли такие пошли — совсем для инока неподходящие... Злом на зло нельзя отвечать... Нужно помолиться за здоровяка. От души помолиться, чтобы открыл ему Господь, что такое благодать, что такое умиление. Отец Валериан сосредоточился, но молитва шла плохо, шум и смех на задних сидениях мешали, и он никак не мог справиться с чувством раздражения. А какая там молитва от души, когда никак не можешь с раздражением справиться?! Он боролся с навязчивым помыслом и продолжал молиться, но дело шло слишком туго.

Вот приедут в обитель, хорошо бы встретил весельчаков схиархимандрит отец Захария. А он, не смотри, что ростом невысокий, худенький и старенький—так обличить может—мало не покажется! Старец, конечно, давно гнев победил, но если вид разгневанного примет, если начнёт выговор делать—только держись! Пот прошибает, и колени подгибаются, потому как наставляет он не от себя, а как власть имеющий.

Автобус затормозил в нескольких метрах от монастыря. Ноги затекли, и отец Валериан с трудом встал. При виде родной обители, как всегда, радость, хоть и уезжал всего на день. Белоснежный красавец храм, родная келья, цветы и тишина монастыря, особенная тишина, благоговейная, намоленная. Мир душевных сил.

Зашли в монастырь, и, как мечтал отец Валериан, навстречу сам схиархимандрит Захария!

Только вместо гневного обличения старец руки широко развёл и восклицает ласково:

— Деточки мои! Деточки мои приехали!

Инок опешил. Если б знал старец, как они себя в автобусе вели, эти самые деточки! А старец не унимается, всех встречает так радостно, с такой любовью, как будто на самом деле — это его дети родные приехали. Любимые, долгожданные! Где-то пропадали, на чужой стороне —и вот нашлись наконец! Приехали!

— Деточки мои родненькие!

И каждого обнимает. А они опешили, а потом тоже начинают, как дети, радоваться. По одному к старцу подходят, вот уже очередь выстроилась, и каждый, как дитя малое, смотрит на старца с надеждой и любовью, как будто ребёнок маму потерял и вот—нашёл наконец.

Из трапезной вкусно пахнет, а они забыли, что голодные, про фляжки свои с коньяком дорогим забыли и тянутся к отцу Захарии. Отец Валериан стоит растерянный, наблюдает, ждёт: вот до здоровяка очередь дойдёт—уж его-то батюшка отчистит по полной программе.

Приняв благословение, паломники за Николаем Ивановичем к храму один за другим потянулись. Дошла, наконец, очередь до здоровяка. Он стоит, большой, лысый, насупленный, носком ботинка землю ковыряет. Л старец его ласковее всех обнимает, своей слабой ручкой до его высоченной лысины дотягивается, голову к себе притягивает и целует как сына родного:

— Петенька мой приехал! Наконец-то! Родной ты мой! Деточка моя!

И насмешливый здоровяк громко, неожиданно для всех и самого себя, всхлипывает и бережно старца в свои здоровенные объятия заключает:

— Батюшка! А как вы моё имя узнали?!

— Да я же тебя заждался, Петенька, ты уж лет пять назад должен был приехать-то, а видишь, как припозднился! Хватил горя, обманули, предали—думал: жизнь закончилась?! Нет, сынок, она у нас с тобой только ещё начинается!

И видит отец Валериан, что здоровый Петенька плачет как ребёнок, уткнувшись в плечо старца.

Отец келарь смущённо отвернулся и отправился в трапезную к дежурным трапезникам насчёт обеда гостям обители распорядиться.

А на вечерней службе группа паломников вела себя тихо и благоговейно. Здоровяк тоже стоял тихий- тихий, и вид у него был совсем другой, не такой как в автобусе—серьёзный, печальный, растроганный. Николай Иванович молился рядом с отцом Валерианом, и после отпуста, здоровяк подошёл к ним. Он стоял молча, нерешительно перетаптываясь с ноги на ногу, и Николай Иванович спросил первый:

— Всё в порядке, Пётр Викторович?

— Николай Иванович, простите меня, пожалуйста. Я хотел извиниться за свой вопрос.

— Хорошо. Теперь вы знаете, что такое умиление?

— Знаю.

Раздражительный Виталька

В монастыре только что закончилась трапеза. На кухне было светло и уютно, горела лампадка перед иконами, солнечный луч играл на свежевымытой посуде. Вкусно пахло: на плите стояли накрытые полотенцем пироги с капустой и в большой жёлтой кастрюле наваристый грибной суп для иноков, которые ещё не вернулись с полевых работ. Послушник Дионисий сноровисто протирал насухо чашки, а келарь отец Валериан проверял припасы, готовил продукты дежурным трапезникам на следующий день.

В пустой трапезной за длинным столом сидел Виталька, слушал валаамские песнопения. Отец Валериан заглянул в трапезную: не закончились ли салфетки на столах? Спросил у Витальки:

— Наелся, брат Виталий?