Тэсс из рода д'Эрбервиллей. Джуд Незаметный

Так шла она по дороге, тоненькая, хрупкая, жена не любимого ею мужа, нервное, восприимчивое создание, ни по темпераменту, ни по инстинктам не пригодное для брака с Филотсоном, как и, пожалуй, ни с каким другим мужчиной, — шла неровным шагом, тяжело дыша, и в глазах ее были усталость и безнадежная тоска.

Филотсон встретил ее на станции и, видя, что она расстроена, приписал это тяжелому впечатлению от похорон бабушки. Он начал рассказывать ей о своих делах и о неожиданном визите своего старого приятеля, учителя соседней школы Джиллингема, с которым не виделся много лет. Когда они на империале омнибуса поднимались в город, Сыб, смотревшая на белую меловую дорогу и окаймлявшие ее кусты орешника, вдруг сказала с виноватым видом:

— Ричард, я позволила мистеру Фаули взять меня за руку. Как по-твоему — "это дурно?

— Да? А зачем? — рассеянно отозвался Филотсон, видимо, очнувшись от каких-то совсем иных мыслей.

— Не знаю. Он захотел, а я позволила.

— Должно быть, ему это было приятно. Хоть едва ли в новинку.

Наступило молчание. Какой-нибудь дотошный судья, разбирая это дело, наверное, отметил бы то примечательное обстоятельство, что Сью скрыла большую нескромность за меньшей, умолчав о поцелуе.

Вечером, после чая, Филотсон занялся подведением итогов в классных журналах. Сью, необычно молчаливая и встревоженная, скоро ушла спать, сославшись на усталость. Когда Филотсон, утомленный трудными подсчетами посещаемости, поднялся наверх, было без четверти двенадцать. Он вошел в комнату, из окон которой днем была видна почти вся долина Блекмур и даже Южный Уэссекс, и приник лицом к стеклу, напряженно всматриваясь в окружающую таинственную тьму и что-то обдумывая.

— Надо, пожалуй, добиться в совете, чтобы сменили поставщика школьных принадлежностей, — сказал он наконец, не оборачиваясь. — Опять прислали совсем не те тетради.

Ответа не последовало. Думая, что Сью только дремлет, он продолжал:

— А еще нужно переделать вентилятор в классной комнате. Ветер нещадно дует мне прямо в голову, я уже застудил уши.

Тишина в комнате казалась более глубокой, чем обычно, и учитель оглянулся. Мрачная и тяжелая дубовая панель, покрывавшая "гены на обоих этажах обветшалого Олд-Гроув-Плейс, и поднимавшийся до потолка массивный камин составляли резкий контраст с новой блестящей медной кроватью и гарнитуром березовой мебели, которую он купил для Сью; стили двух разных эпох приветствовали друг друга через три столетия, соседствуя на одном и том же шатком полу.

— Су! — позвал Филотсон. Так он обычно произносил ее имя.

Сью не было в постели, но, очевидно, она только что лежала там, так как одеяло с ее стороны было откинуто. Думая, что она спустилась на минуту в кухню, Филотсон снял сюртук, подождал несколько минут, потом вышел со свечой на площадку лестницы и снова крикнул:

— Су!

— Да! — раздался голос из кухни.

— Что ты там возишься ночью? Только утомляешься понапрасну.

— Мне не хочется спать. Я читаю, а здесь светлее.

Филотсон лег. Когда он проснулся среди ночи, Сью все еще не было. Он поспешно зажег свечу, вышел на площадку и опять позвал ее.

Как и в первый раз, она ответила: "Да", — но голос прозвучал так глухо, что Филотсон сперва не понял, откуда он исходит. Казалось, он шел из-под лестницы, где был небольшой чулан без окна. Дверь чулана была приоткрыта, она не запиралась на ключ. Встревоженный учитель подошел к чулану, спрашивая себя, уж не помешалась ли вдруг его жена.

— Что ты здесь делаешь?

— Я устроилась тут, чтобы не беспокоить тебя так поздно.

— Но ведь тут нет кровати, да и дышать нечем! Ты задохнешься тут ночью.

— Да нет же! Не беспокойся, пожалуйста.

— Но как же… — Филотсон дернул дверь за ручку.

Изнутри она оказалась привязанной бечевкой, которая лопнула от его рывка. Кровати в чулане действительно не было, но Сью набросала в угол каких-то ковриков и устроила из них род гнездышка.

Когда Филотсон заглянул в дверь, она, вся дрожа, с расширенными от испуга глазами вскочила с этого ложа.

— Зачем ты открыл дверь? — крикнула она. — Это так не похоже на тебя! Црошу тебя, уйди! Ну пожалуйста!

В ночной рубашке, белеющей в полутьме чулана, Сью казалась такой жалкой и беззащитной, что Филотсон совсем растерялся. А она продолжала упрашивать, чтобы он оставил ее в покое.

— Я всегда был к тебе добр и не стеснял тебя ни в чем, — сказал он. — Это просто чудовищно — так относиться ко мне!

— Я знаю, это дурно и грешно, — заплакала она. — Мне самой неприятно, но не я одна тут виновата.

— Кто же еще? Уж не я ли?

— Не знаю! Должно быть, весь мир, все устои жизни, ужасные и жестокие.

— Бесполезный разговор! Можно ли устраивать мужу такие сцены, да еще по ночам! Того и гляди, услышит Элиза. (Он имел в виду служанку.) Ты только подумай — что, если бы нас сейчас увидел кто-нибудь из наших священников?! Я терпеть не могу таких чудачеств, Сью. У тебя нет ни благоразумия, ни выдержки. Навязываться тебе я больше не собираюсь, но советую не закрывать дверь слишком плотно, а то к утру ты совсем задохнешься.