Тэсс из рода д'Эрбервиллей. Джуд Незаметный

— Этой поездной ты доконал себя, голубчик, — сказала Арабелла, — Ты сам-то понимаешь это?

— Ну, разумеется. Я того и хотел.

— Что? Покончить о собой?

— Да.

— Вот тебе на! Кончать с собой из-за женщины!

— Послушай-ка, Арабелла. Ты думаешь, ты сильнее меня, и это верно — в физическом смысле. Ты можешь сбить меня с ног, словно кеглю. Ты тогда не отправила письма, и я не собираюсь высказывать тебе свою обиду. Но в некотором смысле я не так слаб, как тебе кажется. Я решил, что если у человека, прикованного к постели воспалением легких, есть в жизни два желания — увидеть любимую женщину и умереть, он может выполнить их сразу, предприняв вот такое путешествие под дождем. Так я и сделал. Я увидел ее в последний раз и убил себя — покончил с лихорадочной жизнью, которой лучше было не начинаться.

— Господи! Как высокопарно ты выражаешься! Не хочешь ли выпить чего-нибудь горячительного?

— Нет, благодарю. Пойдем домой.

Они проходили мимо молчаливых колледжей, и Джуд то и дело останавливался.

— Ну, на что уставился?

— Так, глупое воображение. Мне чудится, что сейчас, на этой последней моей прогулке, я снова вижу тени умерших, которые явились мне, когда я впервые проходил здесь.

— Все-то ты чудишь!

— Мне кажется, я вижу их, даже как будто слышу шелест их шагов. Но преклоняюсь теперь уже не перед всеми. Половине из них я больше не верю. Все эти теологи, апологеты и их брат метафизики, деспотические государственные деятели и прочие меня больше не интересуют. Суровая действительность беспощадно развенчала их в моих глазах.

В свете уличного фонаря мертвенно-бледное лицо Джуда казалось таким странным, словно он и в самом деле видел людей там, где их нет. Он то останавливался перед какой-нибудь аркой, будто ожидая, что из-под нее кто-то выйдет, то напряженно всматривался в какое-нибудь окно, точно там мелькнуло за стеклом знакомое лицо. Казалось, ему слышатся голоса, и он громко повторял за ними слова, словно желая вникнуть в их смысл.

— Они как будто смеются надо мной!

— Кто?

— А, это я сам с собой! Здесь повсюду призраки — и под арками колледжей, и в окнах. Когда-то они смотрели на меня дружелюбно, особенно Аддисон, Гиббон, Джонсон, доктор Броун^{231}, епископ Кен…

— Да идем же! Призраки! Никого здесь нет — ни живых, ни мертвых, один только чертов полисмен торчит. Никогда не видела таких безлюдных улиц!

— Нет, ты подумай! Вот здесь прогуливался поэт Свободы^{232}, а там — великий исследователь Меланхолии^{233}!

— Слышать о них не хочу! Надоело!

— Вон из того переулка мне кивает Уолтер Рейли… А вон Уиклиф^{234}… Гарвей^{235}… Хукер^{236}… Арнольд… целый сонм трактарианских теней!..

— Тебе говорят, я ничего не желаю о них знать! Что мне до каких-то там покойников! Ей-богу, подпивши, ты трезвее, чем не пивши!

— Мне надо отдохнуть минутку, — сказал Джуд. Он остановился и, держась за ограду, оглядел фронтон колледжа сверху донизу. — Это старый Рубрик. А это Саркофаг. Вон там, в переулке, Крозье и Тюдор, а там дальше Кардинальский со своим длинным фасадом, его окна точно подняли брови и выражают вежливое удивление всего университета при виде таких, как я, которые тщетно пытаются попасть в него.

— Да идем же, я поднесу тебе рюмочку.

— Отлично. Это поможет мне добраться до дому. Промозглый туман с лужаек Кардинальского колледжа пронимает меня, словно смерть все глубже вонзает в меня свои когти. Как сказала Антигона, я не человек и не тень^{237}. Но вот увидишь, Арабелла, когда я умру, мой дух будет витать здесь среди других призраков.

— Глупости! Может, еще и не умрешь, ты у меня крепкий старичок.

В Мэригрин был поздний вечер; дождь как лил весь день, так и не переставал. Примерно в то же время, когда Джуд с Арабеллой возвращались домой по улицам Кристминстера, вдова Эдлин прошла через лужайку к дому учителя и открыла дверь черного хода — теперь, перед тем как лечь спать, она часто приходила к Сью и помогала ей заканчивать хозяйственные дела.

Сью беспомощно возилась на кухне — несмотря на все старания, хозяйство ей не давалось, и мелкие домашние дела только раздражали ее.

— Господи боже! Зачем вы сами это делаете? Ведь я нарочно пришла вам помочь. Вы же знали, что я приду.

— Не знаю… забыла. Впрочем, нет, не забыла. Я взялась за все это сама, чтобы приучить себя к работе. С восьми часов я мыла лестницу. Мне нужно привыкать к хозяйству. Я его позорно запустила.

— Чего ради? Скоро вашему мужу дадут школу получше, а со временем он, может, и священником станет, и вы будете держать двух служанок. Жаль губить такие красивые ручки.

— Не говорите о моих красивых ручках, миссис Эдлин. Мое красивое тело меня уже погубило.

— Вздор какой! Да у вас и тела-то вовсе нет! Ни дать ни взять воробушек, да и только. Сдается мне, что-то с вами сегодня стряслось. Муж сердится?

— Нет. Он никогда не сердится. Он рано лег спать.

— Так в чем же дело?

— Я не могу вам этого сказать. Сегодня я дурно поступила и хочу искупить свою вину. А впрочем, скажу: днем здесь был Джуд, и я поняла, что все еще люблю его… люблю грешной любовью. А больше ничего не скажу.