Тэсс из рода д'Эрбервиллей

Правда, оставалась еще энергия матери, чей род не растратил своих сил, а также естественная энергия мол од ости, вновь вспыхнувшая после испытания, которое на какое-то время совсем придавило Тэсс. Будем говорить честно: как правило, женщины, пережив подобный позор, вновь обретают бодрость и снова с интересом озираются вокруг себя. Пока есть жизнь, есть и надежда — эта уверенность не так уж чужда «обманутым», как хотели бы нам внушить иные любезные теоретики.

И вот Тэсс Дарбейфилд, бодрая, горевшая жаждой жизни, спускалась все ниже и ниже по склонам Эгдона, направляясь к мызе — цели своего паломничества.

Теперь окончательно проявился резкий и характерный контраст между двумя соперницами-долинами. Тайну Блекмура лучше всего можно было раскрыть с высоты окружающих его холмов. Чтобы раскрыть тайну долины, раскинувшейся перед Тэсс, нужно было спуститься в нее. Совершив это, Тэсс очутилась на зеленом ковре, который тянулся на восток и на запад до самого горизонта.

Река похитила у холмов и по кусочкам принесла в долину весь этот пласт земли, а теперь, обессиленная, состарившаяся, обмелевшая, струилась, извиваясь, среди некогда награбленной добычи.

Не зная, в какую сторону идти, Тэсс, словно муха на бесконечно длинном бильярде, стояла на зеленой равнине, замкнутой холмами, и для всего окружающего имела не большее значение, чем та же муха. Появление ее в мирной долине возбудило любопытство одной лишь цапли, которая опустилась на землю недалеко от тропы и, вытянув шею, глядела на Тэсс.

Вдруг вся долина огласилась протяжным зовом:

— Уао! Уао! Уао!

С востока на запад разнесся этот зов, и по всей долине залаяли собаки. Не о прибытии красавицы Тэсс извещала долина, но, по обыкновению своему, лишь о том, что настал час доения — половина пятого, когда фермеры начинают загонять коров.

Ближайшее к Тэсс рыже-белое стадо, которое флегматично ждало зова, устремилось теперь к постройкам, стоявшим в отдалении; между ног каждой коровы тяжело раскачивалось полное молока вымя. Тэсс медленно следовала за стадом и, пропустив его во двор, вошла в открытые ворота. Длинные, крытые соломой навесы тянулись вокруг загона, крыши, инкрустированные ярко-зеленым мхом, опирались на деревянные столбы, отполированные боками коров и телят, живущих здесь в годы, давно минувшие и забытые столь основательно, что едва ли можно постигнуть глубину такого забвения. Между столбами выстроились дойные коровы, показывая зрителям зад, напоминающий круг на двух подпорках, из центра которого опускался хвост, двигавшийся, словно маятник. Солнце, закатываясь позади этого ряда терпеливых животных, четко отбрасывало тени их на внутреннюю стену. Каждый вечер очерчивало оно эти тени, вырисовывая контуры с такой аккуратностью, словно это был силуэт придворной красавицы на стене дворца, копировало их столь же усердно, как копировало много веков назад олимпийские фигуры на мраморных фасадах или профили Александра, Цезаря и фараонов.

В стойлах помещались наименее покладистые коровы. Тех, что согласны были стоять смирно, доили посреди двора, и сейчас многие из этих наиболее примерных терпеливо ждали там своей очереди — великолепные дойные коровы, каких редко увидишь за пределами этой долины, да и здесь попадаются они не так уж часто, коровы, вскормленные сочной травой, покрывающей заливные луга в весеннюю пору. Те, что были покрыты белыми пятнами, ярко отражали солнечный свет, а полированные медные наконечники на рогах сверкали, словно воинские каски. Вымя с набухшими венами висело тяжелое, как мешок с песком, сосцы растопырились, как ноги цыганской клячи. И пока животные ждали, молоко медленно сочилось из сосцов и капало на землю.

XVII

Когда коровы вернулись с лугов, доильщицы и доильщики высыпали из своих домиков и молочной; хотя погода была хорошая, девушки надели патены, чтобы не запачкать башмаков в навозе. Каждая уселась на свою скамеечку, повернула голову и, прислонившись правой щекой к боку коровы, задумчиво смотрела на приближающуюся Тэсс. Мужчины в шляпах с опущенными полями сидели, прислонившись к коровам лбом, и потому не видели ее.

Один из них, коренастый мужчина средних лет — длинный белый передник на нем был чище и тоньше, чем у других, а куртка имела вполне приличный, почти праздничный вид, — был владельцем мызы, которого разыскивала Тэсс. Шесть дней в неделю он доил коров и сбивал масло, а на седьмой день, надев суконную пару, шел в церковь, где его семья занимала отдельную скамью. Такие превращения послужили даже темой для стишка:

Шесть дней в неделю он — молочник Дик,
А в воскресенье — мистер Ричард Крик.

Заметив стоявшую у ворот Тэсс, он направился к ней.