— Да, — устало сказал Ален. —
— Лучшеет?
— Он становится,
— Шон?
— Да, — сказал дон Пепе, повернувшись в сторону Шона, причем Терой и Бубо повернулись одновременно с ним, как будто все трое были связаны одной нитью. — Мистер Шон, вы говорите на тагалоге?
Шон оцепенел. Он уже почти расслабился, слушая разговор за соседним столиком, поэтому не ожидал, что окажется в центре внимания.
— Э-э-э-э, а по-английски вы хотя бы говорите?
— Да, я говорю по-английски, — быстро ответил Шон, — но не по-филиппински.
— Значит, не говорите.
Глаза дона Пепе загорелись.
— A-a! Совсем немного? Э-э… Но хорошо уже, что вы стараетесь его выучить.
— Гмм. Очень похвально, что вы пытаетесь, — повторил метис, задумчиво почмокал и повернулся к Алену. — Ладно, я передумал. Хочу, чтобы мистер Шон продолжил изучение филиппинского языка, следовательно, «Карабуджан» не станет банкротом. Но,
Ален недоверчиво прищурился:
— Вы нас пропускаете? — Да.
— И гарантируете
— Конечно.
— Черт меня побери! — воскликнул Ален, и черты его лица разгладились. — С нами святой Мигель.
Всем подали пиво, при этом Терой вежливо отказался от бутылки, которую Ален подвинул в его сторону. Напряжение спало, и вскоре за соседним столом завязался непринужденный, но какой-то сюрреалистический разговор о грядущем объединении Европы. Шон ушам своим не верил. Он ожидал услышать все что угодно, только не это.
Боссы продолжали болтать, поэтому можно было нарушить затянувшееся молчание. Шон решил заговорить первым и представился.
Он не знал, как это принято у пиратов Южно-Китайского моря, поэтому решил соблюсти все формальности:
— Я не спрашиваю, как зовут вас. А меня, между прочим, зовут Шон.
Джо кивнул в ответ:
— Мистер Шон, меня зовут Джо. — Джо?
— Да.
— Тогда привет, Джо.
— Да, привет.
Они оба улыбнулись, и Джо сказал:
— Похоже на то.
— Но знаете, мистер Шон, дело не только в филиппинском языке. Главное, что вы уже научились употреблять слово
— Спасибо. Кстати, это Ален меня научил.
— Да, но… — Джо заговорил тише. — Он не пользуется словом
— Ну разумеется, я вас извиняю, — с готовностью откликнулся Шон. — Нет проблем.
— Благодарю вас.
— Это я вас благодарю.
— Взаимно.
— Хотите еще выпить?
— Нет, спасибо. Мне больше нельзя. Я за рулем. Я водитель дона Пепе.
— Тогда выберите что-нибудь другое.
— Прогладительный напиток?
— Ладно, прогладительный. Как насчет кока-колы?
— О'кей.
— О'кей, — улыбнулся Шон. — Сейчас закажу. Я угощаю.
— Джо, я не хочу, чтобы убийцей оказался именно ты!
То место двери, к которому Шон прижался лбом, стало влажным от пота, и голова заскользила. Нужно было слегка подвинуться, но так, чтобы глаза оставались на уровне выпуклой стеклянной поверхности. Волосы Шона также намокли, и пот ручейком стекал за ухо и капал за воротник. Было щекотно, и он мог бы почесаться, не привлекая внимания стоящих совсем рядом и прислушивающихся к каждому шороху фиЛиппинцев, но Шон предпочел оставаться неподвижным, чтобы его ничто не отвлекало.
Как странно — мозг работал напряженно и целенаправленно, а вот тело могло в любой момент подвести. Как будто он убегал от чего-то страшного и вдруг почувствовал боль в ногах и стал задыхаться. Да, когда попадаешь в беду, не стоит рассчитывать, что легкие заработают так, как тебе этого хочется.
Шон расслабил сжимавшую пистолет правую руку, а потом снова напряг ее. Струйка пота на шее стала вызывать легкое жжение, и сразу же, почти одновременно, зачесалась спина, ягодицы, голова, кисти рук и живот.
Шон подумал: неужели так бывает, если вовремя не почесаться? Зачешется в одном месте, а потом как будто лавина сорвалась. Человек всю жизнь отгоняет эту лавину, почесываясь то там, то здесь и совершенно не сознавая, от чего уберегает себя.
Чесотка мешала Шону сосредоточиться, и гораздо больше, чем он предполагал, но с этим уже ничего нельзя было поделать. Не успеешь почесать одно место, как тут же придется почесать и другое, а он не мог отвлекаться от своей цели.
— Цели? — едва слышно прошептал Шон. Теперь у него зачесался язык, и это ощущение каким-то образом подействовало на зрение и даже на слух. Зуд переместился внутрь, постепенно захватывая все тело, становясь чем-то непонятным и вездесущим.