test

- Не нукай – не запрягал! – отрезал Недобежкин. – Тебя никто не заставлял устраивать драку! Давай, Поливаев, садись, будешь нам фоторобот «мужика» своего рисовать!

- Так, я уже рисовал… – пробормотал Поливаев, но сел, чтобы не будить в Недобежкине «спящую собаку», а то, кажется, эта зверюга уже приоткрыла левый глаз.

- Эксперт за тебя рисовал, – поправил Недобежкин. – А теперь ты нарисуешь!

- Но, я не умею… – пискнул Поливаев.

- Научим! – постановил Недобежкин и позвал Ежонкова:

- Иди, трудись, Калиостро!

Ежонков аккуратненько спрятал в пакетик булочку, которую кушал, и подошёл к своему новому «пациенту» Поливаеву. Поливаев уставился на Ежонкова недоуменно, но ничего не сказал, потому что не хотел, чтобы они заставили его пятнадцать суток вкалывать бесплатно. Ежонков сунул в руки выпивохи лист и ручку, а потом – усыпил его своим «гайкомаятником».

- Рисуй «мужика», вопросы есть? – приказал кургузый гипнотизёр, точно так же, как Генрих Артерран.

Поливаев сжал ручку в кулаке и начал быстро-быстро елозить ею по листу. Сидоров заглядывал ему через плечо и удивлялся тому, как быстро и точно пропитой и бездарный грузчик Поливаев вырисовывает человеческое лицо. Поливаев нарисовал «мужика» минут за пять и уронил лист на пол.

- Ну, Ежонков, если он нарисует корову – я откручу тебе башку! – сурово пригрозил Недобежкин, сам поднял лист Поливаева с голого пола и вперил в него инспекторский взгляд.

- Невероятно… – выдохнул милицейский начальник, едва увидав то, что изобразил пьяница, который никогда раньше не пытался ничего изображать. – Серёгин, ты только глянь!

Пётр Иванович подобрался поближе к Недобежкину и заглянул в рисунок Поливаева. Рисунок оказался чётким и техничным, даже с аккуратной штриховкой. Только нарисован был отнюдь не бык, не Зайцев, а ни кто иной, как загадочный тип по имени Генрих Артерран! Пётр Иванович только челюсть отвалил не в состоянии оценивать творчество: кто же тогда Ершову-то всё-таки слямзил – Зайцев тот несчастный, или Генрих Артерран? Серёгин склонялся к Генриху Артеррану: Зайцев, как ни крути, не тянет на демона, да и имя «Геннадий» весьма похоже на «Генриха»…

- Во, даёт алкаш! – пробормотал Смирнянский, проглотив семечку вместе с шелухой.

- Ну, вот, видишь, Васёк! – торжествовал Ежонков. – Как он тебе корову нарисует, когда я «петушиное слово» сказал??

Сидоров молчал. Он посмотрел на «шедевр Поливаева», откочевал к дальней стенке и теперь пытался вспомнить то место, ту комнату, куда притащил его Генрих Артерран из ободранного коридора. Кажется, там у него была лаборатория, но не заброшенная, не покрытая вековой пылью, а действующая, с аппаратурой… Сидоров смог вспомнить, как переливались там какие-то лампочки, и гудело что-то, похожее на трансформатор… Всё, больше он ничего не может выжать из заблокированной памяти – тут нужен Ежонков и его гипноз, иначе – никак…

Милицейский начальник принял следующее решение: Поливаева пока что оставить в изоляторе, и вызвать в отделение главную свидетельницу «деяний милиционера Геннадия» Валерию Ершову. Пускай Ежонков скажет ей «петушиное слово» и заставит рассказать всё и нарисовать портрет этого «призрачного» милиционера.

====== Глава 130. След милиционера Геннадия. ======

Валерия Ершова никак не могла забыть о своих злоключениях с Чесноком и с его киллерами, от которых её и спасал загадочный «Геннадий». Переступив порог кабинета Недобежкина, куда привёл её Серёгин, она начала жаловаться на то, что боится встречаться с кем-либо из мужчин: а вдруг, окажется таким же, как подлый Чеснок? Милицейский начальник слушал девчачью ахинею вполуха: к делу её не пришьёшь, маслом не намажешь и в карман не положишь. Дождавшись, пока иссякнет фонтан жалоб, Недобежкин просто и без гипноза осведомился у Ершовой, не появлялся ли больше «милиционер Геннадий». Оказалось, что после того, как этот таинственный «Зорро» освободил из плена её родителей – Ершова ни разу его не видела и ничего о нём не знает. Всё, теперь пора подключать к работе Ежонкова – только он может пролезть в её «заколдованный» мозг.

- Вопросы есть? – громыхнул Ежонков над сомнамбуличной Ершовой и потребовал от неё точный рассказ про «Геннадия».