test

Я увидел его в коридоре: мелкого, испуганного, заплаканного…

Он сказал, что ему некуда идти. Что он остался один. Родители бросили его. Что я его единственная надежда, что он любит меня. Сжимая его голову в своих руках, проводя пальцами по взлохмаченным волосам, я понял, что буду врать ему. Буду.

Рассказав ему довольно искореженную, грустную историю о своих и его родителях, я предложил ему остаться со мной. Я чувствовал вину. Я был обязан ему всем. Но я не мог рассказать ему правду. Иначе бы он возненавидел меня.

А правда заключалась в том, что во всем был виноват мой отец. Мой отец был зачинщиком неразберих случившихся в клубе. Он воровал деньги, уводил их прям из под носа у тех, кому был обязан шикарной зарплатой. Он воровал все больше и больше, постепенно теряя над собой контроль. Он. Только он.

Отец Макса, пытавшийся его урезонить, пытавшийся покрыть брата, также попал под удар.

На тот момент я давным-давно докопался до истины и знал, что делает мой отец вне дома. Для меня это казалось жутью. Двухсторонней жутью. Наблюдая издалека за проводившими гонками, я каждый раз боялся за тех, кто гонял на огромной скорости. Мне было отвратно наблюдать за тем как некоторые люди бились, бились нарочно, дабы доказать кому-то что-то. Наблюдая за всем этим, я постепенно осознал, что не могу спокойно смотреть на проезжающих мимо меня машин, казалось, смотря на них, я заглядывал внутрь, чувствовал характер каждой.

Не рассказывая отцу, о том, что в курсе его обязанностей, я попросился к нему в мастерскую. Эта была та самая мастерская. Именно та, которая сейчас принадлежала мне. Как бы мне. Отец, довольно спокойно восприняв мой интерес, пустил меня к тачкам, показал азы вождения и... и понеслось. Едва получив права, я гонял по городу, сутками высиживал в гараже, пытаясь докопаться до самой тайной занавесы каждой из испробованных мною тачек.

Когда я уже мог спокойно собрать и разобрать любую из доставленных в салон машин, отец всерьез заинтересовался моими способностями.

Тот день. Улыбнувшись, он притащил меня в гараж. Оказывается, там у него было куплено еще одно помещение. Открыв ворота, он показал мне ее. Ее. Ту, в которую я влюбился, которую полюбил за красивые глаза, неповторимую фигуру, за великолепный тембр мотора, за… за все.

Откуда? Он сказал, что ему подарили ее, прислали из-за заграницы за отличную работу.

Отец, так глупо было полагать, что я мог поверить в это. В этот же день совершенно случайно я наткнулся в газете на маленькую заметку, о том, как одна довольно темная фигура нашего города совершенно случайно погибла за рулем своего автомобиля. Видимо, отец хорошо поработал.

Находясь в гараже, имея возможность наблюдать, присматриваться, я видел, как он складывает доход в свой карман.

Поначалу мне было пофигу. Но, подслушав однажды его разговор с отцом Макса, я напрягся. Тот просил его больше не подвергать их опасности, просил, чтобы он утихомирился, ведь если владельцы наткнутся на расхождениях в сумме, будет плохо всем! Кому всем? Я так и не понял.

Минул месяц.

Протирая только что вымытый автомобиль, я обернулся на шум открываемой двери. К нам в салон зашло около пяти человек. Все они никаким местом не напоминали обыденных посетителей нашей забегаловки. Один из них направился в мою сторону, попутно поинтересовавшись, где сейчас мой отец. Указав на второй этаж, я отвернулся, решив вернуться к работе. Удар в спину застал меня врасплох. Размазавшись по машине, я едва устоял на ногах. Один из посетителей схватил меня за шкирку и, подтянув к себе, прошептал мне прямо в лицо, оставляя на нем остатки своих слюней: – Если это твой папаша облажался, если выяснится, что это он отмыл у нас такое большое количества бабла, тебе, парень, придется расплачиваться за него всю жизнь!

Выпустив меня, он направился в сторону лестницы, на которой возник испуганный отец. Я был напуган. Мне было страшно. Не помню, как я умудрился унести оттуда свои ноги. Трясясь от страха, я прибежал домой и набросился с криками на мать.

Для нее я с самого начала родился с клеймом “неудачный ребенок”, ее всегда больше тянуло к племяннику, она могла баловать Макса часами, мне не было обидно. Если же отец хоть как-то занимался мной, видимо узрев талант, решив очередной раз сделать лишние деньги, то мать не особо утруждала меня своим вниманием.

Я был сложным подростком. Мне не очень была понятна суть школы, я считал себя гораздо более развитым тех, кому пришлось учиться со мной в одном классе. Высказывая это в открытую, я получал обычные для меня трояки – со словами “не портить же из-за тебя школьную репутацию”.

Похуй. Мне было насрать.