Обезумевший мутант, злобно урча, с грохотом колотил кулачищами по стальной махине, сминая и плюща еще важные и нужные узлы в неопрятную мешанину из пластика, композитной брони и проводки. Вот только долго буйствовать ему не позволили. В дальнем коридоре вспух огненный цветок дульного выхлопа пулемета, очередь прошила настырного зараженного навылет, швырнув его измененное мутациями и враз ослабевшее тело на пол. Но подаренных его жертвой мгновений хватило Дикарю, чтобы яростно ругаясь поднять на ноги махину «Аида» и сократить дистанцию с покореженным вражеским штурмовиком. Разогнавшись, матово-черная стальная туша с грохотом врезалась в управляемую боевую машину внешников и обняв ее словно самую дорогую и ценную вещь на свете, принялась толкать противника к последнему уцелевшему вражескому штурмовику, используя его словно щит. Сервоприводы ног «Аида» истерично визжали и скрипели, работая за пределом своих возможностей; по корпусу вражеской машины забарабанили пули, оборвав вопли и ругань ослепшего и потерявшего управление вражеского пилота.
— Давай, малыш, давай. Еще чуть-чуть! ДАВАЙ!
Одна из пуль изуродовала визор «Аида», окончательно погасив операторские мониторы и лишив Дикаря возможности хоть как-то ориентироваться в происходящем, следом вторая пуля прошила грудную пластину его штурмовика, прошла впритирку с боком рейдера, опалив его словно огнем, и застряла в механизмах спины штурмовика, явно что-то там сломав. Из-за этого его привод завизжал так, что заныли зубы; внутри машины что-то нехорошо заскрежетало и захрипело. Но все это уже не имело значения — «Аид» и удерживаемая им обмякшая стальная туша с грохотом и лязгом врезались в последний уцелевший штурмовик внешников. Больше интуитивно, чем от здравого осмысления, Дикарь разжал объятия, задрал ногу и с силой опустил ее вниз, впечатывая в лежащую прямо перед ним кучу-малу. Стальная конечность с гулом сминаемого металла вонзилась в спину одной из вражеских боевых машин, калеча и плюща его конструкцию, словно гидравлический пресс. Нижняя конечность «Аида» от запредельной нагрузки и полученных повреждений страдальчески хрустнула и подломилась, он завалился на бок поверх своих противников.
— Выход оператора! Виртуальному помощнику — перенос собственного кода на информационные носители базы.
— Выполняю!
Гребенка грудной пластины с хрипом и скрежетом разошлась в стороны; поврежденные и изувеченные механизмы насилу справились со своей задачей. Дикарь выкатился из внутренностей павшего «Аида» наружу.
Последний штурмовик еще подавал признаки активности. Оператор внутри него пытался поднять машину на ноги, но вес двух тяжеловесных махин, навалившихся сверху, и повреждения, полученные от столкновения, не давали ему этого сделать.
— Да сдохни ты уже, мразь!
Дикарь превратил правую руку в клинок, покрыв ее кинетическим полем своего дара и безошибочно угадав место стыка в грудной пластине, вбил туда руку, под визг и хрип железа погрузив ее внутрь по локоть. Атака достигла своей цели — «рука-меч» пронзила грудь оператора, осмысленные действия штурмовика превратились в хаотические подергивания.
Дождавшись сигнала системы об успешном переносе файлов, рейдер вынул из подсумка одну из последних ЭМИ-гранат, рывком сорвал с нее чеку и сунул круглый ребристый корпус внутрь проделанной его рукой рваной дыры, после чего направился назад. За его спиной громыхнуло; полыхнула голубоватая вспышка, окончательно превращая передовые боевые машины в кучу бесполезного хлама.
Рана в боку горела огнем, но прихрамывающий Дикарь старался не обращать на стреляющую боль внимания. Его форсированная регенерация справится с этим самостоятельно, у него сейчас есть дело поважнее.
Горбун, мелко подрагивая всем телом, слабо шевелился, лежа на полу. Из рваных дыр на его некогда сильном и выносливом теле, оставленных попаданиями крупнокалиберных пуль, толчками выливалась темная кровь. В слабом освещении подземелья она казалась почти черной. Почуяв приближение Дикаря, Горбун слабенько заурчал и потянулся к нему всем своим израненным телом. Тот тяжело вздохнул и опустился рядом с ним на колени, положив ладонь на уродливую голову мутанта.
— Ну все, все. Ты хорошо поработал, братец. Ты молодец. Можешь отдохнуть теперь немного.
— But I'm gonna break! I'm gonna break my! Gonna break my rusty cage! Аnd run…
Из уцелевших динамиков старина Джонни допел финальный куплет; Дикарь, грустно улыбнувшись, отметил про себя, что припев пришелся как нельзя кстати к ситуации. Наверняка исполнитель и в страшном сне не мог себе представить, что его песня станет эпитафией смерти людоеда.
Лотерейщик, которому уже не суждено было стать топтуном, вновь слабо заурчал, подставляя широкий шершавый лоб под ладонь рейдера. Но окончательно теряя силы, он уронил голову на пол, с содроганием вытянулся всем телом и заскреб когтями по бетону. Спустя минуту агония прекратилась, жизнь окончательно покинула мутанта.