Тест на блондинку (сборник)

Моя одноклассница. В упор не узнаёт меня, пьяная в дым, хохочет, как оголтелая лошадь, сбежавшая из горящего цирка.

– Где мой плед? – спрашиваю её.

Она мне говорит:

– Ох, хочешь травки покурить, малыш… двести гривен коробок. Изумительные шишки. Утончённый аромат. Идём выйдем, я тебя так накурю, что пылесосом станешь… а пыли в городе много! Аха-ха!

– Где моя ваза? – спрашиваю.

Она не понимает, ни черта эта дура с красным дипломом не соображает.

Женщина номер пять.

Блондинка, на ней зелёное платье, у неё серые глаза. Она меня стесняется, ёрзает на стуле.

– Я здесь первый раз, – сказала она.

– Меня зовут…

– Тише, – сказала она. – Нельзя сейчас имена произносить, только номерки.

– Я двадцать шестой…

– Вы здесь сколько раз бывали? – спросила она.

– Никогда не бывал и не приду сюда больше, – признался я.

– Я тоже, – сказала она.

– Вам нравится Арнольд Шварценеггер? – спросил я. Сакральный вопрос. У каждого должен быть подобный наборчик вопросов.

– Ага, – ответила она. – «Бегущий человек» – мой любимый фильм.

– Хорошо, – сказал я. – Вам нравится Кнут Гамсун?

– Ещё бы, – сказала она. – «Плоды земли» несколько раз перечитала.

– Вы любите большой теннис? – спросил я.

– А разве это не игра для дегенератов? – осторожно поинтересовалась она.

– Ну! – обрадовался я. – Последний вопрос…

– Нет, – прервала она. – Я тоже хочу спросить…

– Валяйте, сорок третий, – сказал я. – Спрашивайте.

Всё это время мы смотрели друг другу в глаза и улыбались. Между нами появилось настоящее, чёрт возьми, электричество. Феромоны, любовь с первого взгляда, верблюд мочится на собственный хвост и машет им, разбрызгивая капли мочи, дабы привлечь самку… называйте как хотите.

– Вам нравится жить в Киеве? – спросила она.

– Терпеть не могу, – ответил я.

– Почему? – спросила она.

– А что здесь хорошего, люди сошли с ума. Люди озверели, у людей, знаете ли, в головах пьяный дровосек вместо дров раритетную красную мебель рубит. А щепки летят…

– Ох как летят, – согласилась блондинка.

К нашему столику уже подошёл мужик. Он толкнул меня в плечо.

– Моя очередь, – сказал он.

– Пойдёмте отсюда, – предложил я.

– Идём, – сказала она, и мы ушли.

А ведущий кричал нам вслед:

– Это не по правилам! Не по правилам! Вы дисквалифицированы навсегда!

Мы спустились по улице Воровского, перешли по подземному переходу к универмагу «Украина», зашли в него, поднялись на четвёртый этаж и засели там в тихом баре у окна. Прекрасный вид на заснеженный Киев. Пожалуй, Киев может быть хорошим только под толстым слоем снега, подумалось мне.

Мы взяли по пиву, потом ещё по пиву и много говорили об Арнольде Шварценеггере, о великом человеке. А через неделю мы съехались, и тридцатого декабря я потерял девственность. Взрывайте уже ваши хлопушки!

И знаете что? Да ничего особенного… здорово, конечно, стать мужчиной, общество придаёт слишком много значения сексу. Видимо, маркетологи и здесь хорошо поработали над мозгами обывателей. Я бы мог наврать вам, что был потрясён и испытал удивительные ощущения и в голове моей космос взорвался к чертям собачьим. Но зачем? Кого я буду обманывать? К чему эта показуха?

Порнография – это искусство, а секс – это нищий, пытающийся догнать скоростной поезд сообщением Колыбель – Могила.

Новый год мы решили встретить с моей роднёй.

Я так и заявил:

– Приду с женщиной, и женщина эта – женой моей будет. И у нас родятся красивые дети, а позже ещё ребята.

Родня допытывалась:

– Брюнетка?

– Нет, – отвечал я.

– Блондинка?

– Нет, – отвечал я.

– Не дай бог… рыжая сука!

– Нет, – улыбался я.

31 декабря мы проснулись довольно поздно, сходили за подарками, пришли домой, немного отдохнули, и я спросил Сашеньку (так зовут мою жену, слава богу):

– Ты не против?

– Нет, – ответила она. – Забавно будет.

Я достал из ванного шкафчика машинку, постелил на край ванны полотенце, усадил на него Сашеньку и сбрил её чудесные светлые волосы наголо.

Александр Снегирёв Нефертити

Наконец я решился. Отринул сомнения и вооружился уверенностью. Я шел в солярий.

Вы спросите, чего я стеснялся? Как же чего… Стеснялся я многого: неопытности в деле ухода за собой, стеснялся прослыть педиком, короче, просто стеснялся. Так почему же я всё-таки шел в салон красоты, где находился солярий? Мне не хотелось быть бледным. Смущала ли меня эта бледность? Нет, бледность меня не смущала, бледность смущала мою маму. При каждой встрече мама спрашивала: «Почему ты такой бледный? Ты плохо питаешься! Ты не спишь по ночам! Ты совсем не следишь за здоровьем!» Я больше не мог слышать эти упрёки, но прекратить с ней общаться тоже не мог. Я люблю маму. Поразмыслив, я решил слегка подзагореть в солярии. Совсем чуть-чуть, только чтобы прикрыть бледность. Сильно загорать было нельзя, мама не одобряла загар. Если меня заносило на пляж или мои скулы темнели под городским солнцем, мама сразу же принималась упрекать меня в том, что я желаю заработать онкологию и тем самым свести её в могилу. Солярий, который мама называла «солярисом», в её пантеоне зла приравнивался к солнцу и бледности.