Тест на блондинку

В этот момент какая-то заблудшая душа на «мерсе» вынырнула из ночи и решила заправиться. Майор присвистнул, пукнул и махнул рукой, или жезлом, или чем-то ещё. Мужик на «мерсе» дал по тормозам. Майор подошёл, по-свойски открыл дверь и что-то втёр водителю, показывая рукой на Антона. Потом махнул:

– Иди сюда, поэт!

И уже водителю:

– Вот его доставишь до Костромы. И чтоб без базара!

– Да понял, командир! – За рулём был молодой парень лет двадцати пяти, которому не нужны были неприятности. – Садись, поэт! – это уже Антону.

– Аллё, Лё, я еду! – радостно кричал он в трубку Лё, ожидающей его где-то на другом берегу Волги. – Я едуууу!!! – и бутылка «девятки» подрагивала в его руке.

– Где будешь выходить? – Мужик на «мерсе» был явно недоволен полночным пассажиром. – Адрес знаешь?

– Адрес! Какой адрес? – кричал Антон в ночное небо, в ночную трубку телефона, и звёзды вторили эхом: «Ааад-рессс!!!»

Она пыталась диктовать адрес, называла какие-то слова и цифры, но все эти премудрости не задерживались в его голове и вылетали в открытое окно «мерса» вместе с сигаретным дымом. После нескольких попыток она вздохнула.

– Скажи водителю – на «сковородку», – сказала она.

– На «сковородку»! – обрадовался он, как первый астроном на земле, открывший существование Венеры.

Здравствуй, милый!

Хочу тебе признаться. Я боюсь любви. Потому что любовь для меня – это боль. Я прекрасно понимаю, что люблю тебя, но жутко боюсь себе в этом признаться. Страх испытывать любовь, а значит, и боль включает внутри дурацкий защитный механизм. Так что если и ты боишься любви, предлагаю бояться вместе (как в том старом смешном мультике, помнишь?).

А вообще-то Цветаева права: «Любовь – это когда всё в костёр…» Не важно, что будет завтра, и тем более, что было вчера.

Я ежедневно нуждаюсь в твоих взглядах и прикосновениях.

Скучаю без тебя. Целую (сегодня терпко).

Лё.

Что это за сковородка, почему она оказалась в Костроме и каково её предназначение – совершенно не интересовало Антона. Туда звала его любимая девушка. А за ней он был готов идти на какую угодно сковородку. Раз уж он не сгорел в общаге на своём диване, раз успел вскочить в последний поезд до Ярославля, раз уж ушёл от ментов, раз уж прокатился с дальнобойщиком Фёдором, раз сам товарищ майор посадил его ночью в чужой «мерс» – и всё это только-то за один божий день, и всё это ради неё!

– Приехали, – мрачно сказал водитель.

И он вышел, не попрощавшись. Нет, он вдохнул полной грудью свежий ночной костромской воздух, он раскинул руки, он запрокинул голову в небо и обернулся, чтобы сказать «спасибо». Но и водителя, и «мерса» давно уже след простыл.

Здравствуй, Антонио!

Наконец-то я получила твоё письмо. За последние дни это самая хорошая новость.

Вчера я попала в аварию, редакционная машина всмятку, а мы с водителем и фотографом почти не пострадали.

С каждым днём мне всё труднее дышать без тебя. Как будто воздух в Костроме стал твёрдым.

Измени что-нибудь в этом глупом мире.

Целую (хочется написать «вечно»).

Твоя Лё.

Вокруг Антона плыли созвездия не то машин, не то окрестных домов, не то каких-то фонарей, и все они кружились вокруг него спиралью, ввинчивая его внутрь, впуская его в свою тайну, и он чувствовал ветер, который обжигал его щёки, и холод, который был отсветом звёзд, и голос, который звал его.

Это был её голос. Голос внутри космической спирали вселенной. Он звал его откуда-то изнутри, вначале совсем тихо, затем чуть громче, затем он почувствовал прикосновение.

– Тони, – сказал голос. – Милый мой…

– Ты? Где ты? Где?

Он повернулся вокруг своей оси, точнее, это смерч повернул его, и он увидел её лицо, совсем рядом, будто бы наяву, и он обрадовался и подумал, что это ветер перенёс его прямо к ней, или её к нему, и они теперь будут вместе кружиться среди звёзд в ночном танце, как мотыльки, пока не прибьются к огромному злому ночному огню и не сгорят в нём, потому что все в нём сгорают, все мотыльки, для того и придуман огонь, и жизнь мотылька – это только поиск огня.

– Здравствуй… наконец-то! – сказала она и ткнулась в него холодным носом.

Привет, Антон!