Тестировщик миров

– Работал у нас лаборант, – продолжил Самомото. – Молодой парнишка. Вот вроде него. – Профессор кивнул на Гекчу. – Хороший парень, только разгильдяй. Мы с коллегой Цаплером в то время над выведением взрывчатого репейника работали, а мальчишка наш тогда же захотел нас переплюнуть и сделать зоовзрывчатку. Мол, эти старики что-то осторожничают, занимаются какими-то глупостями, вместо того чтобы заниматься настоящим делом. В общем, нос нам утереть захотел, так сказать. Конечно, зоовзрывчатка – вещь сама по себе хорошая, только уж больно беспокойная. Наша-то морковь или тот же репейник больше на месте стоят, а вот выведи взрывоопасного комара, да выпусти его…

– Неужели сделал? – изумился из своего угла Зорбич.

– Ну, слава богу, на комара у него ума не хватило.

– А на что хватило?

– На яйца.

Пуго заржал.

– Не знаю, что вы подумали, молодой человек, – сурово осадил его профессор, – но речь идет о простых куриных яйцах. Наделал он их штук сто пятьдесят и отправил посылкой к себе домой…

– Странный выбор… Но далее понятно… Свой дом подорвал?

– Если бы свой! – вздохнул Самомото. – И ничуть не странный для него. Вы, наверное, понимаете, что мы ради науки ничего не пожалеем – ни своей, ни чужой жизни, но мальчик этот нас, старых дураков, что его, имбецила, на работу взяли, переплюнул. Родился этот дурень, надо сказать, в городе Швах. Есть такой городишко милях в двадцати от Сан-Тефаля. Раз в году жители города проводят у себя чемпионат страны по приготовлению яичницы.

– Чего? – переспросил я, подумав, что ослышался.

– Именно. Яичницы. И вот каким-то божьим упущением этот ящик попадает на соревнования…

– Понятно, – сказал Пуго. – Были жертвы.

– Жертвы и разрушения, – солидно кивнул Самомото. – Крытый стадион имени прошлого Президента разнесло на части. Слава богу, никто из непричастных не погиб, но оказалось около трехсот раненых.

– Да-а-а. Такие соревнования лучше смотреть по телевизору, – заметил Гекча.

– Дороговато обошлось обществу удовлетворение некоторыми учеными своего научного любопытства.

Мои товарищи невесело рассмеялись.

– Научное любопытство? – возмущенно переспросил Цаплер. – Нет там ни грамма научного любопытства, а есть авантюризм и разгильдяйство! Вот мы с профессором живем в ожидании несчастного случая. Ежеминутно мы помним об этом и, возможно, только поэтому и живы до сих пор. Да, нами движет научное любопытство, но есть и осторожность. А им двигала гордыня. Возвыситься захотел. Вот и получил!

– Что же, и ему досталось?

– Я разве не сказал? Так ведь его там же, на стадионе…

– Понятно, – сказал Зорбич. – А ведь богатая идея – взрывчатый комар…

Он прижмурил один глаз, видимо представляя, как оно может быть, и я вместе с ним представил картину – комар садится на президентскую спину, и деликатный адъютант, стараясь согнать кровососа, слегка хлопает своего шефа по спине… А с другой стороны, поскольку классового сознания у комара нет и быть не может, получается, от такого оружия и свои пострадают… Нет. Рано еще об этом. Последнюю фразу я машинально произнес вслух. Папа Цаплер покивал.

– Но ведь движение вперед не остановить. Что-то и в этой сфере делается. Военные моряки в свое время этим направлением очень интересовались, но… – Он развел руками: – Сами понимаете – секретность…

Это слово вернуло меня в действительность. А что я тут прохлаждаюсь и не думаю о том, что враги замыслили? Ведь когда я в того капитана Спагетти попал, нас вроде бы обнаружили? Или они там что-то напутали?

Я трижды хлопнул в ладоши… Ничего. Еще раз. Снова ничего. Только с третьего раза получилось, но не так, как мне хотелось. Я «влетел» не в кого-то из врагов, а в Гекчу, и все дальнейшие мои похлопывания ничего уже не меняли. В этом, наверное, был свой смысл…

Поднявшись с кресла, я вышел в сад. Несколько минут стоял на крыльце, слушая невнятный разговор, доносившийся сверху, а когда глаза привыкли к темноте, осторожно пошел по бетонной дорожке вглубь сада. Время от времени на глаза попадались светлые стволы деревьев – это стояли уже знакомые по профессорским рассказам взрывчатые яблони. Они росли на воле, так как профессора совершенно справедливо полагали, что яблоко – это не пушинка одуванчика и унести ветром его вряд ли может. Единственной предосторожностью было окрашивание их в белый цвет, напоминавшее гостям, что стоять под этими деревьями вредно для здоровья, особенно ветреными осенними днями. Вспомнив профессорский полигон (да уж не огород, а самый настоящий полигон), я, подстрекаемый какой-то бравадой, подошел к яблоням. Тут было спокойно, как и в родной деревне. Прислонившись к шершавому стволу, я немного посидел, а затем улегся на землю, закинув руки за голову. Над головой, сквозь кружевное сплетение веток и листьев, мерцали звезды.