Тет-а-тет

Питер показался Максу фантастической сказкой наяву. После полуказарменного, огороженного колючей проволокой гарнизонного бытия, в котором все – от домов до улиц – было прямолинейным, незатейливым и неинтересным, он бродил по узким старинным улочкам, каждая из которых будила фантазию, несла в себе сокровенную тайну и очарование минувших веков. С наслаждением вдыхал он сырой, местами отдававший болотом воздух, разглядывал облупившиеся фасады исторических зданий, и картины прошедших эпох, порой жестоких, порой прекрасных, проносились в его воображении. Макс поднимался с первыми лучами солнца, садился на электричку до Питера и возвращался домой только поздно вечером – уставший, обалдевший, опьяневший от переизбытка впечатлений. Казалось, что он никогда не насытится этим городом. Но приближались экзамены. Макс взялся за книги и впервые почувствовал страх. С утра до ночи он долбил немецкий и все же боялся, что в большой Северной столице найдется немало ребят, способных его обставить. В маленьком гарнизоне он был первым учеником, а здесь, среди поражающих воображение дворцов, внезапно ощутил себя серой посредственностью. Тогда маме пришла в голову отличная идея: отправить мальчика на время погостить к одинокой пожилой отцовской родственнице Антонине в Балашиху, а заодно связаться с немкой Екатериной Григорьевной и взять у нее несколько частных уроков. Тетя Тоня искренне обрадовалась Максиму. Вместе с ним в тихую, заставленную старенькой мебелью и дорогими сердцу безделушками квартирку ворвалась брызжущая энергией молодость.

Вечером Макс позвонил немке, та пригласила в гости. Все складывалось как нельзя лучше. Впервые в жизни Максим отправился в Москву.

Он ожидал, что столица поразит и ошарашит его не меньше Питера. Но его ждало разочарование. Москва оказалась огромной, шумной и неуютной. Подземка глотала человеческую толпу, сминала, комкала и равнодушно выплевывала ее на нужной станции. Станции были красивыми – намного краше питерских, но казались холодными залами музея, далекими и равнодушными – с вознесшимися над шумящей толпой потолками, с колоннами и мозаичными картинами над суетливым человеческим потоком. Жарким майским днем закатанный в асфальт город был душен, чадил выхлопами, заставлял обливаться потом и чихать от едкой дорожной пыли. Чахлые тополя не спасали положения, только вяло трепетали иссохшей листвой. Макс брел по указанному адресу и думал, что в Москве нет ничего хорошего, и уже начинал считать дни до возвращения домой.

Дом, в котором жила немка, располагался в тихом зеленом дворике. На лавочках у подъездов сидели бабушки, щурились на солнце жирные коты, не обращая ни малейшего внимания на крутившихся неподалеку не менее толстых голубей, дети возились в песочнице и качались на деревянных качелях. Это была совсем другая Москва – неспешно провинциальная, как маленький гарнизон, изолированная от чужой жизни, – та сердитая и неприветливая столица, гремящая тысячами машин, оставалась где-то за невидимой границей. Макс подивился такой метаморфозе, вошел в подъезд обычной кирпичной пятиэтажки, поднялся на второй этаж, надавил на звонок. За дверью, обитой дешевым дерматином, раздались легкие шаги, тонкий девичий голосок спросил: «Кто там?» Максим ответил, что приехал к Екатерине Григорьевне. Дверь распахнулась. На пороге стояла девчонка в коротеньком цветастом халатике. У нее были длинные волосы цвета осеннего листопада, закрученные в пружинки и в беспорядке спадавшие на узкие плечи. Чуть раскосые, как у кошки, глаза – прозрачно-зеленые, отливали янтарным блеском. Очаровательный чуть вздернутый носик украшала семейка веснушек. На вид ей было лет четырнадцать-пятнадцать.

– Привет, – сказала она, нисколько не удивившись, – проходи. Мама сейчас придет. Она позвонила, сказала, что ее на работе задержали.

Максим попал в узкий коридор, в котором места хватало только ему одному. Скинул кроссовки, бегло окинул взглядом комнату – чистенькую, небогатую, с сервизом «Мадонна» в серванте и ковром с бордовыми розами на полу – непременными символами Германии восьмидесятых. В квартире Протасовых стояли точно такие же сервиз и ковер.

– Там кабинет. – Девчонка кивнула на дверь, ведущую в соседнюю комнату. – Чай будешь? Мама просила занять гостя.

– Нет, спасибо, – неожиданно смутился Максим, хотя был вовсе не из робкого десятка. Он позабыл о том, что у немки есть дочка. Точно, бегала по школе какая-то щекастая пигалица. Имени, конечно, он не помнил и решил, что, наверное, стоит познакомиться. А то как-то невежливо получается.

– Кстати, меня зовут Максим. А тебя? – улыбнувшись, спросил он.

– Кстати, Евгения, – чинно, не в тон ему, произнесла девчонка.

– Прямо так? – рассмеялся Максим.

– Да, именно так, – важно подтвердила малявка.

– А просто Женька не сойдет? – Максим критически посмотрел на хозяйку.

– Нет, не сойдет, – тоном, не терпящим возражения, заявила она и защелкала переключателем программ телевизора, потеряв к гостю всякий интерес. – Одну фигню крутят, – сказала она не то Максиму, не то в окружающий воздух.