Тётя дяди Фёдора, или Побег из Простоквашино

Иванов-оглы и Печкин шли и дверь тяжёлую несли. На улице ещё немного стемнело. Совсем немного. Но от этого так темно стало, что, если дороги не знать, можно совсем в другую сторону уйти, например в лес.

Снежный дождик накрапывал. Капли дождя на тётю Тамару падали. Тогда они дверь перевернули тётей Тамарой вниз. Пусть тётя Тамара сохнет. Пусть Толстов А.С. промокает.

Иванов-оглы-Писемский опять истории рассказывал про военную жизнь:

– Как сейчас помню, зима, метели, мороз. Местами на дорогах гололёд. И вдруг телеграмма приходит: "Смотр на плацу провести, новичков начальству показать. Как они маршировать научились". Интересно?

– Захватывающе, – отвечает Печкин.

– Только как их показать, когда гололёд в городе. А на плацу особенно. Шаг шагнёшь и катишься, – говорит Иванов.

– Надо плац песком посыпать, – предложил Печкин.

– Можно, – согласился оглы. – Только нельзя. Этот плац катком был одновременно. Офицерские дети там катались. И хоккей проводился.

– Как же быть? – спросил потрясённый Печкин.

– А так. Хоть плачь. Нельзя же учебный марш на коньках проводить. Или там босиком.

– Ну и что вы придумали?

– А то. Тамара Семёновна дала указание всем солдатам наждачную шкурку на сапоги приклеить наждаком вниз. Они и приклеили. Никакой лёд им стал не страшен. Прошли они перед строевой комиссией, как по асфальту. Никто не скользнул даже. Ну как? Интересно? – спрашивает Иванов.

– Поучительно, – отвечает Печкин.

– А один член комиссии по маршированию был недоволен. Он на лёд выскочил и как закричит: "Как вы ходите? Кто ж так ходит? Эх вы, военные солдаты! Вот как ходить надобно!" Два шага шагнул и как шлёпнется! Другие члены комиссии к нему побежали на выручку, и тоже все вмиг свалились. Пришлось их со льда крючками доставать и баграми учебными.

– И что комиссия: осталась довольна? – спросил Печкин.

– Да, она всё поняла, – ответил Иванов-оглы. – И вынесла товарищу полковнику благодарность в виде значка и Почётной грамоты.

Тут они на почту пришли и дверь на место поставили.

Глава восьмая – К НАМ НАМЕЧАЮТСЯ ОХОТНИКИ

На другой день снежный дождик усилился. Всё вокруг белым стало и мокрым. И поля, и деревья, и заборы. Только одна речка чёрной оставалась. Поэтому никого никуда не "бросали". Ни на рыбу, ни на грибы. Каждый своим делом занимался.

Дядя Фёдор решил галчонка Хватайку акварелью раскрасить. Чего это он у нас чёрный? Пусть хоть недельку побудет экзотической птицей. Пусть посверкает всеми цветами радуги.

Он краски принёс, достал кисточки и стал Хватайку малевать. Хватайка не спорил. Жалко, что ли. Он только всё время за кисточку кусался. А иногда краску из коробочки хватал и старался в суп запихнуть.

Дядя Фёдор сделал ему клюв золотым. Крылья – зелёными. Лапы серебристой краской покрасил. Хвост у Хватайки стал фиолетовым, как у павлина, грудь малиновой, а спина синей. Чёрной у галчонка только шапочка на голове осталась.

Получился галчонок диво как хорош. Ни в одном птичьем учебнике такой красивой птицы не встречалось. Дядя Фёдор был очень доволен.

Хватайка тоже был доволен. Он целых четыре квадратика краски по разным посудинам распихал. Особенно суп хороший получился гороховый. Он туда синюю краску сунул.

Шарик говорит:

– Если, Матроскин, тебя так раскрасить да на Гаврюшу посадить, отличный клоунский кот получится.

– А если тебя так раскрасить, – говорит Матроскин, – отличная реклама выйдет: "Я у мамы дурочка".

– Почему дурочка? – спрашивает Шарик. – Может быть, я у мамы дурачок?

– Дурачок ты у мамы и без раскрашивания, – объяснил ему Матроскин.

К этому времени из города приехал запасной телефонист Косолапченко телефон устанавливать и с ним ученик Савельев.

Они с опаской смотрели на тётю Тамару и на бычка Гаврюшу. А ученик Савельев всё посматривал ещё – что бы утащить. Он хоть был ученик, но лет ему уже было много. Возраст у него был ближе к пенсии, чем к стипендии. Глубоко за пятьдесят ему было.

Пока запойный Косолапченко провода от почты по деревьям тащил, ученик Савельев всё телефонный аппарат протирал. Хорошо протёр. И всё глазами зыркал.

Смотрит – сидит на подоконнике невиданной красы иноземная птица. Клюв золотой, лапы серебряные, вся цветная. И так красиво не по-нашему крякает: "кар" да "кар"!

"Вот это да! – подумал ученик Савельев. – Да за такую птицу на нашем колхозном рынке можно сразу тысячу рублей получить".

Он к Хватайке подошёл и спрашивает:

– Ты кто?

Хватайка молчит. Савельев опять спрашивает:

– Ты кто, удод или павлин?

Хватайка отвечает:

– Сам ты – удод!

– Чего? Чего? – обиделся Савельев. – Это я – удод?

– Ага, – говорит Хватайка. – И павлин!

– А ты говорилка глупая! – кричит Савельев.

– Сам ты гаврилка глупая! – кричит Хватайка.

Савельев обиделся. Когда все отвернулись, он Хватайку схватил и в сумку с инструментами запихнул.

Папе с мамой и тёте Тамаре было не до Хватайки. Они никак не могли понять, почему у них индийский чай стал фиолетовым. А суп гороховый синим.

– Может быть, ты, Римма, много перца положила? – спрашивала тётя Тамара.

– Я перца вообще не клала, – отвечала мама.