Тётя дяди Фёдора, или Побег из Простоквашино

Он, конечно, был прав: он им телеграмму принёс, а его в речку загнали. Они с Шариком быстро домой вернулись сушиться. Хорошо, что утреннее солнышко над зелёной травой уже греть начало, а то бы Печкин совсем простудился.

Пока Печкин в одних трусах на печке сох, дядя Фёдор мокрую телеграмму читал:

"Встречайте нас, мы уже выехали. Ваши родители: папа и мама, ваша верная тётя Тамара и верный денщик-ординарец Иванов-оглы-Писемский. Готовьте место для музыкального инструмента".

– Как-то не по-военному написано, – сказал дядя Фёдор. – "Встречайте нас, мы уже выехали". А на чём выехали, где встречать, откуда выехали непонятно.

Матроскин в это время от Шарика приклеенные ящики ножницами отрезал. Он всё объяснил:

– Выехали из Москвы от твоей мамы. Выехали на поезде. Встречать надо на станции.

– Всё правильно, – говорит Печкин. – У нас на станции московский поезд один раз в день останавливается. Ночью.

Но Шарик спорит:

– А может, они на автобусе выехали или на вертолёте.

– На вертолёте вылетают, а не выезжают, – отвечает Матроскин. – А на автобусе с пианино не ездят. Его в грузовом вагоне везут.

– А что такое денщик-ординарец? – спрашивает Шарик.

Печкин с печки кричит:

– Это что-то вроде шофёра. Есть ещё такие стихи замечательные: "Стой, денщик, жара несносная. Дальше ехать не могу". Мы в школе учили.

– А почему он ординарец?

– Наверное, весь в орденах. Боевой денщик.

Тем временем Матроскин от Шарика последний ящик отрезал и говорит:

– Мне кажется, тебя постричь надо наголо, а то и вовсе побрить. Потому что ты получился весь дырками выстриженный, как в лишаях.

– Вот это дудки! – говорит Шарик. – Зима на дворе, а ты меня постричь хочешь. Лучше я в дырках буду ходить, чем, как крыса, стриженый.

Вдруг во дворе сторожевой Гаврюша замычал, а потом машина забибикала. Это наши со станции приехали. Наши московские. А наши простоквашинские все на крыльцо высыпали на московских смотреть.

Смотрят они: около ворот стоит грузовик, полный народа. В кузове папа с мамой, пианино и дядя незнакомый, военизированный. В кабине тётя больших размеров с подносом, полным пирожных, на голове (это такая шляпа) и шофёр.

Тётя из кабины вышла, всех осмотрела и говорит:

– Здравствуйте. Вот вы какие. А кто из вас будет почтальон Свечкин?

Печкин вышел вперёд:

– Это я. Только не Свечкин, а Печкин.

– Очень хорошо, очень хорошо! – говорит тётя. – Не обижайтесь. Свечкин, Печкин, Огуречкин, лишь бы вышел человечкин – вот что главное. А домик у вас захудаленький. Будем расширять.

Кот Матроскин упёрся и говорит, глядя в землю:

– Не будем.

– Будем, – говорит тётя.

– Не будем, – говорит Матроскин.

Видно, что коса на камень наехала. Или бензиновая пила "Дружба" на гвоздь.

– Это почему же не будем? – спрашивает тётя.

– А нам и так хорошо живётся! – кричит нервный Шарик.

– Вам плохо живётся, – объясняет тётя. – Только вы этого не понимаете. Вы по ошибке счастливы. Но я вам глаза раскрою. Я вас нацелю куда надо, на соответствующие показатели.

Матроскин про себя ворчит: "Мы не пушки какие-нибудь, чтобы нас нацеливать. Вы своего Иванова-оглы нацеливайте".

Иванов-оглы вылез из кабины, и стало видно, что он хороший дядя. Очень мирный, трудно его куда-нибудь нацеливать. Он первым делом пошёл с Печкиным за руку здороваться.

Папа с мамой из грузовика выпрыгнули и побежали с дядей Фёдором обниматься. Мама говорит дяде Фёдору:

– Вы тётю Тамару слушайте. Она вам добра желает.

Шофёр из кабины кричит:

– Вы лучше меня слушайте. Вы свой ящик полированный забирайте скорей. У меня ещё пять вызовов.

И все пианино занялись. А как его заберёшь, когда его с места не сдвинешь. Его на станции четыре здоровых грузчика с трудом в грузовик подняли.

Кот Матроскин свою хозяйственность на всю мощность включил. Принёс цепь огромную, на которой корова Мурка паслась, и говорит:

– Давайте мы это пианино цепью за ножку зацепим, а второй конец к воротам привяжем. Грузовик отъедет чуть-чуть, и мы пианино подхватим.

Так и сделали. Грузовик отъехал чуть-чуть, и ворота как грохнутся! Даже гриб из пыли над домом поднялся.

Дядя Фёдор говорит:

– Спасибо, Матроскин, что ты нам дом не развалил!

Матроскин не согласен:

– Всё равно моя идея правильная. Давайте мы цепь к яблоне привяжем.

– А что, – соглашается Шарик. – Шофёр как даст газу, как рванёт. Больше мы ни пианино, ни яблони не увидим.

Но в этот раз всё хорошо получилось. Только все яблоки разом с яблони слетели и вниз рухнули. Внизу корова Мурка лежала и с любопытством на всех поглядывала. Как по ней яблоки застучат, как она вскочит, как бросится бежать. Ещё ползабора снесла. Горячая корова, молодая.

Пианино поймали, и все сразу делом занялись. Папа и мама пошли себе сеновал обустраивать. Тётя Тамара, как военная гражданка, пошла с местностью знакомиться, чтобы знать, куда отступать в случае чего. А Иванов-оглы и Печкин под руководством Матроскина ремонтом занялись. За этот день столько всего разрушено было, что на две хорошие ремонтные бригады хватило бы.

Глава третья – НОЧЬ