Тётя Мотя

Она открыла первое стихотворение: «Неслышно ветер бродит в кронах…»

Что это? «…могучих сосен за окном…» Она знала эти стихи. Знала наизусть. Можно было не читать дальше, перевернула страничку: «В теплом свете окон длинных домов мы из листьев и сена построили дом…» Эти тоже были ей хорошо знакомы.

Взглянула дальше: «За невысоким домом шум проспекта…»[5]

Не может быть. Ланин издает стихи под псевдонимом? Да еще каким-то женским!

Тетя взглянула на форзац: Ленинград, 1988.

Невероятно.

Значит, он написал это почти двадцать лет назад? И теперь вынимал по очереди, к случаю, из кармана и отправлял ей?

Миш уже входил в комнату — нес на подносе рюмки, маленькую коньячную бутылку, пакет сока, крупно нарезанный сыр, рокотал шутливое, коньяк полыхнул янтарем.

Тетя обернулась, заслонила собой стол, спрятала руку с жгущей книжкой за спину. Быстро сунула ее сзади под блузку, под широкую резинку юбки. Ни в коем случае не выяснять, не объяснять! Ланин не заметил ее судорог, опустил поднос на тумбу возле кровати, разливал по рюмкам коньяк и приглашал ее на скромную трапезу.

Так что внимательно она все прочитала уже дома. Большая часть стихотворений и в самом деле была хорошо ей знакома, она читала их в мобильном — хотя в ланинских вариантах женский пол был аккуратно заменен на мужской, незаметно, умело — переводчик! Тем не менее почти все стихи, которые он отправлял ей и которые заставляли ее трепетать, смеяться, обливаться слезами и даже самой (и-ди-от-ка) отвечать на них в рифму, стихи, которые она давно помнила наизусть и из одного суеверного страха — не дай бог забыть! — заносила в тайный файл, хранившийся на рабочем компьютере, подальше от Коли, — все эти стихи принадлежали Екатерине Георгиевне Витковской. Как убедилась Тетя, несколько часов проблуждав в Сети, это была совершенно реальная женщина, жительница Петербурга, синолог — в прошлом выпускница Ленинградского университета, но, как было указано в ее резюме, до Питера два года она проучилась и в московском Институте стран Азии и Африки.

Сейчас Екатерина Георгиевна Витковская работала в Эрмитаже — с маленькой, какой-то внутриэрмитажной и не увеличивающейся фотографии глядело худое, остроносое лицо музейщицы со стажем. Старший научный сотрудник Е.Г. Витковская составила несколько каталогов, написала с десяток мелких научных статей, но до сих пор, как видно, баловалась и рифмоплетством, даже с недавних пор выкладывала свои стихи в Сети — на сайт самостийных стихотворцев. Несколько ранних стихотворений, опубликованных в книжечке, Тетя там обнаружила тоже, но в основном в Сети висели новые, недавние, переполненные культурными ассоциациями и проч. Все они показались Тете гораздо бледнее прежних.

Но и убедившись, уверившись, Тетя не могла поверить. И все клала руку на горло — там торкалась тоненькая, прозрачная долька, последняя долька надежды, никак было не сглотнуть. Ощущала себя героиней «Анны Карениной», а оказалось-то… бульварного романа на серой бумаге! Ах, не в стихах только чужих заключалось дело, это было лишь последним штрихом, с которым и вся картина проступила. Пошленькая подделка. Вот какая это была картинка. Доброе утро, Алина Царева. Привет, Аленка. Как там в твоих ироничных романах прощаются с экс-любимыми? Наверняка раз и навсегда. Возвратив письма и вещи. Что ж, переслать ему обратно все его имейлы, эсэмэски, вернуть ценным грузом все им сказанное, выдохнутое, нашептанное, весь его нежный пыл и подлый трепет?

Она отдала Ланину книжечку на следующий же день, прямо на работе, вежливо постучавшись к нему в кабинет — не устраивать же в самом деле семейных сцен. Михаил Львович сидел в своем обширном черном кресле, был спокоен, почти вял: и, казалось, вовсе не удивился тому, что она «украла у него вот эту книжицу!», как гордо проговорила Тетя, бросив ее на стол. Ланин глядел на нее с полуулыбкой, бормотнул, ах, вот куда она пропала, я почему-то так и думал — и совершенно не отрицал того, что стихи посылал чужие. «Еще в молодости полюбил их, она училась у меня когда-то. Этой осенью вспомнил про нее, я ведь даже назвал ее тебе однажды — чем-то вы очень похожи. Нарочно отыскал эту книжку… Хотел поделиться с тобой… разве я когда-нибудь говорил, что это — мои?»

«Нет, ты не говорил. Не говорил. Но это, видишь ли, подразумевалось. И ты сам это, без сомнения, подразумевал. Поэтому и женский пол в нескольких местах сменил на мужской, ювелирно». Но отчего-то не посмела сказать ему про пол, сказала другое. «В них, в этих стихах то и дело вспрыгивало вам — вам — то есть мне, да?» — «Да, — снова бестрепетно ответил Ланин. — Таково свойство поэзии — она обращена к тому, кто ее читает в данный миг. Я посылал их именно тебе!»

Но Тетя уже развернулась, уже уходила от него прочь, шепча, шипя под нос все одно и то же слово. Слово это было: «дешевка».