Тётя Жанна

Медленно, твердой поступью он поднимался на тричетыре ступеньки и затем останавливался, но лицо его при этом не было тревожным или искаженным, как у человека, страдающего болями в сердце, он не выглядел и запыхавшимся; у него был вид человека, который при любых обстоятельствах тщательно рассчитывает каждое свое усилие; на некоторое время он неподвижно замирал, глядя на лестничные ступеньки или стену перед собой.

Идущая за ним Луиза – такая маленькая в сравнении с его возвышающейся фигурой – удивлялась каждой такой остановке и не знала, как себя держать, но ради приличия попыталась было с ним заговорить.

– Лестница очень крутая, – с извиняющимся видом пробормотала она во время третьей остановки.

Он не обернулся, не ответил, а его спина, казалось выражала презрение к подобным пошлым и ненужным замечаниям.

В горой раз заговорить ее заставило уже собственное смущение:

– Если бы я знала, что моя невестка заболеет, я устроила бы ее на втором этаже. Она сама выбрала эту комнату.

Он опять не пошевелился. С такой скоростью они никогда не перестанут карабкаться по ступенькам. Сколько же лет может быть нотариусу Бижуа? Поначалу Жанна думала, что это сын того Бижуа, которого она когдато знала; в бытность ее ребенком он уже казался ей стариком, но это был не сын, а отец. Его возраст приближался, вероятно, к девяноста годам, если уже не достиг их. Но держался он еще очень прямо, лицо его было розовым, как у ребенка, что выглядело почти неестественным при стриженных бобриком седых волосах.

– Можно ли войти нотариусу, Жанна?

– Да, конечно.

Он вошел с таким же видом, с таким же отсутствующим взглядом, с каким посещал дома, подлежащие продаже, и через несколько мгновений остановил свой взор с чисто профессиональным любопытством на Жанне. Создавалось впечатление – настолько это было очевидно, – что он нарочно старался показаться невежливым, нарочно использовал лишь самый минимум принятых приличий. Вместо того чтобы поздороваться, произнести несколько самых общих и обычных фраз, справиться о здоровье, он произнес лишь одно слово, в котором, казалось, можно было ощутить свойственную некоторым старикам радость при виде сраженного болезнью более молодого человека:

– Водянка?

Она вспомнила времена, когда была совсем маленькой девочкой; и она ответила ему почти как ребенок:

– Ничего серьезного. Немного передышки, и я встану на ноги.

– Так всегда говорят.

– Со мной это уже случалось.

Она видела, что Луиза чем-то озабочена, но это была не та смутная или истерическая озабоченность последних дней; Луиза выглядела как человек, внезапно столкнувшийся с конкретными проблемами.

– Месье Бижуа не хотел подниматься сюда. Но я настояла, чтобы он повторил тебе то, что сейчас сказал мне.

– Садитесь, месье Бижуа.

Он не захотел воспользоваться низким стулом, стоявшим в ногах кровати, на который ему указала Жанна. Нотариус взял другой стул, из угла комнаты, и, прежде чем усесться, внимательно осмотрел его, словно желая оценить или убедиться в его надежности.

– Вы читали мое объявление, верно? – бросился он сразу же в атаку.

И, не ожидая ответа, продолжал:

– Насколько мне известно, по каким-то своим причинам вы предпочли, чтобы вас считали умершей. Вы пренебрегли наследством, думая, что никогда не вернетесь сюда, но сами видите, что в конце концов все-таки вернулись.

– Но вовсе не за наследством, – поспешила возразить она. – Если я попросила вас об одолжении подняться сюда...

Она очень хотела объяснить ему, объяснить Луизе, что она совершенно определенно была намерена окончательно отказаться от наследства, если, с точки зрения закона, это все еще было необходимо, но нотариус прервал ее на полуслове:

– В связи с тем, как развернулись события, не имеет значения, что вы собирались или не собирались делать.

Никто, вероятно, лучше него не знал местные семейства и их секреты. Это касалось не только семьи Мартино, в которой нотариус был знаком и с родителями Жанны, и с родителями ее родителей; он наизусть знал истории самых неприметных домов города.

За какую такую обиду он мстил, говоря ледяным голосом, в котором слышалось что-то вроде смакования катастрофы, во всяком случае любование ею?

Быть может, потому, что Жанна лежала в постели, а из-за опухшего лица и заплывшего глаза вид у нее был довольно жалкий, Луиза попыталась смягчить удар:

– Нотариус Бижуа только что сообщил мне плохие новости.

– Я знаю. У меня был долгий разговор с месье Сальнавом.

Нотариус презрительно пожал плечами:

– Малыш Сальнав совершенно ничего не знает.

Жанна смущенно спросила:

– Вы хотите рассказать о действиях, которые предпринимают Физоли?

– Физоли не имеют никакого значения. Месье Физоль позвонил мне сегодня утром в контору, чтобы потребовать от меня официально объявить об открытии наследства, и я ответил, что это уже сделано.

– Все намного серьезнее, чем ты предполагаешь, Жанна.

Луиза держалась спокойнее, значительнее, чем в прочие дни. Чувствовалось, что она сражена, но не хочет плыть по воле волн.

– Мы будем вынуждены продать...

– Продать дом?