Тетки – не джентльмены

Если бы мне сказали: «Вустер, решай, что для тебя предпочтительнее – чтобы тебе выпустили кишки голыми руками или же отделали хлыстом?» – я бы затруднился с ответом. Уж если на то пошло, лучше всего, когда и то и другое происходит не с тобой. Но думаю, я все же высказался бы в пользу последнего, при условии что отделывать будут в тесном помещении, где исполнителю этой акции будет непросто управиться с хлыстом. Размеры гостиной в «Укромном уголке» не позволяли Куку свободно размахнуться, и он был вынужден ограничиться короткими взмахами, от которых проворному человеку вроде меня не составляло труда увернуться.

Я и увертывался без особого напряжения физических сил, но покривил бы душой перед своими читателями, если бы сказал, что получал от этого удовольствие. Чувство собственного достоинства страдает, когда скачешь, словно барашек на весеннем лугу, под взмахи хлыста, щелкающего в руках старого идиота, которого невозможно урезонить, а Кук и вправду находился в невменяемом состоянии и явно был не способен воспринимать никакие резоны, даже если бы ему подали их на тарелочке, украсив кресс-салатом.

От схватки врукопашную меня удерживало только то, что я имел дело со старым, выжившим из ума недомерком. Именно это сочетание в папаше Куке преклонного возраста и карликового роста не позволяло мне проявить все, на что я способен. Будь на его месте какой-нибудь мелкий, но молодой придурок или, наоборот, придурок пожилой, но приличных размеров, я бы определенно врезал ему от души, но нельзя же поднять руку на наглого коротышку, которому давно перевалило за пятьдесят пять. Благородство, присущее Вустерам, не позволяло мне даже допустить подобную мысль.

Раза два я подумал, не выбрать ли линию поведения, которая первоначально пришла мне в голову, – а именно, бежать до северных пределов Шотландии. Читая про то, как кого-то там отхлестали хлыстом на пороге клуба, я часто недоумевал, почему жертва просто не вошла внутрь, зная, что тип на другом конце хлыста не состоит в клубе и швейцар его ни за что не пропустит.

Однако загвоздка была в том, что прежде чем припустить бегом в Шотландию, я должен буду повернуться к Куку спиной, а это могло быть чревато роковыми последствиями. Вот почему мы продолжали наш ритмичный танец, пока наконец мой ангел-хранитель, до сей поры дремавший в бездействии, не очнулся и не решил вмешаться – давно бы так. В «Укромном уголке», как во всяком деревенском домике такого рода, у стены стояли старые дедушкины часы, и мой ангел-хранитель подстроил так, что Кук налетел на них и шлепнулся на пол. Он лежал на полу, а я действовал, в полной мере проявив находчивость, свойственную Вустерам.

Я упоминал, что предыдущая хозяйка «Укромного уголка» занималась самовыражением в жанре акварели, но однажды она, похоже, изменила себе. Над камином висела большая картина маслом, на которой был изображен крупный детина в треуголке и бриджах для верховой езды, занятый беседой с девицей в шляпке и в чем-то муслиновом. Когда взгляд мой упал на эту картину, я вдруг вспомнил Гасси Финк-Ноттла и историю с портретом в доме тети Далии в Вустершире.

Гасси – прервите меня, если вы это уже раньше слышали, – убегал от Спода, ныне лорда Сидкапа, который мчался за ним по пятам, намереваясь, если мне не изменяет память, сломать ему шею. В поисках укрытия Гасси ворвался в мою комнату, и когда Спод уже почти что добрался до его шеи, он сорвал со стены картину и шарахнул ею преследователя по голове. Голова прошла сквозь полотно, и портрет одного из предков дяди Тома оказался у Спода на шее наподобие елизаветинского воротника. Спод на мгновение растерялся, а я успел сдернуть с кровати простыню и обмотать ее вокруг него, превратив тем самым, по известному выражению, в аргумент, утративший силу.

И вот теперь я повторил тот же маневр – сначала воспользовался картиной, потом скатертью, а затем отправился в «Гусь и кузнечик» на переговоры с Орло Портером.

Глава 16

Любой человек, не посвященный в детали дела, вероятно, ужаснулся бы, с какой поспешностью я устремился навстречу Орло Портеру, рискуя оказаться выпотрошенным в одно мгновение, и настоятельно посоветовал бы мне не искушать судьбу, чтобы потом не пожалеть о своей опрометчивости.

Но я-то знал – и это придавало мне смелости, – что от былой силы Орло П. осталось лишь одно название, и потому я мчался в «Гусь и кузнечик» в самом разудалом расположении духа, почти что с песней на устах.

Как я и полагал, Орло сидел в баре, потягивая джин с шипучкой. При моем появлении, он поставил стакан и посмотрел на меня исподлобья – так привередливый едок за завтраком изучает гусеницу у себя в салате.

– А, это ты, – буркнул он.

С этим трудно было не согласиться. Действительно, я – это я, и отрицать очевидное бессмысленно. Убедившись, что взгляд исподлобья не обманул его, Орло спросил:

– Что тебе надо?

– Поговорить.

– Пришел позлорадствовать?