Тетрадь для домашних занятий: Повесть о Семене Тер-Петросяне (Камо)

Он оглядел фотографии на стене — интеллигентные люди, что они знают о справедливости? Ждут, пока львы и куропатки сольются в одну душу? Если даже и сольются — когда это будет? Чехов пишет — через миллионы лет! А до этого? До этого все равно надо жить как люди, Соня и все эти ее родственники всегда жили как люди. И не знали, что другие живут, как скоты. Он вспомнил, как мать говорила об отце — о том, что отец не знает, что с собой делать. Отец всех топтал. И мать топтал. И меня бы растоптал, и сестер… А я бы сидел и ждал, когда отец сольется со всеми в одну душу. Нет, Соня, я знал, что я делал, я не искал выгоды даже для сестер. Справедливость что такое? Это когда выгодно для всех. Когда-нибудь все поймут, что самое выгодное — справедливость. Но если одни это поймут, а другие не поймут, что толку, что одни поймут? Другие все равно будут им мешать. И в этом все дело, Соня. Все дело в том, чтоб все поняли. И для этого нужна мировая революция. Чтоб никто не тратил жизнь на то, чтобы топтать другого.

Он постоял у окна, прошелся по комнате, посмотрел на часы — удивился: семь, а еще светло?.. Середина апреля, вспомнил он с облегчением и как будто решил задачу, которая его мучила. Сел за стол, перечел то, что написал об опричниках, и подумал: интересно, что стало с опричниками после смерти Грозного?.. О чем я думаю, удивился он, Ленин проводит нэп, Игнатьев едет в Финляндию торгпредом, Богданов создал институт крови, Владимир Александрович преподает в двух школах, по вечерам читает лекции, Соня с утра до ночи в больнице, засыпает, сидя за столом, — а я думаю об опричниках. И Соня говорит: слава богу, у тебя есть время думать!.. Если остановиться посреди реки и думать, что будет? Река унесет. Ты не видела, когда я действовал. В шестом году меньшевики кричали: революция погибла, восстание невозможно. А Ленин что сделал? Послал в Бельгию Литвинова — покупать оружие. На миллион рублей — восемьсот семьдесят пять тысяч московского экса и двести тысяч квирильского — больше миллиона! На все — оружие!.. И главное — переправить! А как? В Европе полиция заодно с русскими агентами. Немецкие эсдеки сказали: оружие перевезти невозможно. Потом я поехал в Льеж…

В Льеже он застал Кавтарадзе и Мдивани. Они приехали из Парижа. В Париже была штаб-квартира Литвинова. Мдивани закупил партию швейцарских винтовок и тут же уехал, а Кавтарадзе остался еще на месяц и познакомил его со Стомоняковым. Стомоняков повел его к Шредеру.

Шредер оказался высоким шестидесятилетним, с сильным спортивным телом, с чистой, без единого волоска лысиной — длинный покатый лоб тянулся через всю голову до затылка. Шредер по-детски откровенно уставился на него умными глазами и о чем-то по-немецки спросил Стомонякова. Стомоняков сказал:

— Господин Шредер удивлен, почему так много нерусских людей стараются для русской революции?

Стомоняков говорил по-русски с приятным болгарским акцентом. Сидели в рабочем кабинете Шредера. На большом письменном столе с массивными, словно разбухшими от тяжести ножками ничего не было, кроме маленькой белой статуэтки: обнаженная женщина без рук. Какое удовольствие смотреть на женщину без рук, подумал он, вероятно, марка фирмы, напоминает, что оружие калечит… А зачем столько книг? Чтоб торговать оружием, тоже нужно читать книги?.. Шредер сидел за письменным столом, и стена за его спиной от пола до потолка была заставлена книгами.

Он спросил Шредера:

— Это все про оружие?

Шредер, не отрывая от него улыбающихся глаз, сказал на чистом русском языке:

— Господин Камо говорит по-русски? Это еще труднее, чем делать русскую революцию. В молодости я был представителем фирмы в России. Пять лет. И только перед самым отъездом стал говорить. Обидно! Впрочем, сейчас русский язык пригодился. Основная клиентура фирмы — русские и македонцы. Но македонцы освободятся от турок и больше не будут покупать оружие. А вам, после вашей революции, оружия понадобится еще больше — у вас будет гражданская война. Если, конечно, вы не шутите и сделаете серьезную революцию.

Шредер произносил слова легко и уверенно, и казалось, все, что он говорит, само собой разумеется. Он слушал Шредера и думал: почему Шредер все время улыбается, как будто боится, что станет видно, какое у него лицо без улыбки? А на русской революции Шредер готовится хорошо заработать, подумал он и неожиданно сказал:

— Когда мы сделаем революцию, мы прежде всего захватим склады с оружием. Тогда ваше оружие больше не понадобится.

— Очень предусмотрительно, — сказал Шредер с улыбкой. — Я к тому времени уже ничего не сумею вам продать: у меня будут покупать немцы и французы, чтобы задушить вашу революцию. Но я отвлекся и не ответил на ваш вопрос, господин Камо. Несмотря на то что я торгую оружием, эти книги не имеют отношения к оружию. Я держу только великих писателей. Они напоминают, что кроме дерьма, в человеке есть кое-что еще.

Глаза Шредера на миг потемнели и снова улыбнулись. Он прибавил: