Есть некоторые сведения о евреях, вывезенных в последние дни существования гетто. Будто бы мало кто погиб. Мамочка пять месяцев тому назад была еще жива в Штудхоффском лагере смерти. Очень, очень рада. О папе нет никаких известий, но терпение. Сегодня один из последних мученических дней. Заразились чесоткой и уже третий день смазываемся вонючими лекарствами. Фи, мерзко! Но сегодня последний сеанс. Занимаюсь много. Перед глазами весенние радости и горечь экзаменов. Броню[69]
переводят в Вильнюс. Кажется, что начинается второй этап зимы. Давно не получаю писем и сама не пишу.Кончается зима. Теплое весеннее солнце согревает мои старые кости. Вчера получила письмо от Виктора. Он возле Кенигсберга. Я готовлюсь вскоре переселиться на Видуно аллею. Провожу последние дни в городе. Остальное без перемен.
И опять наступила Пасха. Этот радостный для всех христиан праздник, когда Христос воскрес из мертвых. И я воскресла. Увы! Уже вторая Пасха без близких, без дома. Через семь дней исполнится годовщина грустного или, быть может, радостного дня, когда я покинула гетто. Я будто и сейчас вижу это яркое весеннее утро, когда красное, круглое, словно огненный шар, солнце купалось в прозрачной воде Нериса. Мы плыли в лодке. На груди красовалась желтая шестиконечная звезда, а на душе было тревожно. На моих плечах лежала ответственность за жизнь множества людей. «А что если схватят?» — преследовала назойливая мысль. Гестапо, смерть мученика ждет не только меня, но еще многих людей из бригады, родителей, «комитетчиков». Я рисковала. Лодочка ударилась о берег и потом что-то произошло… я будто ничего не чувствовала. Очнувшись, ощутила себя шагающей по ул. Ионавос. Бригада, немцы, гетто — все осталось позади и медленно погружалось в прошлое. На моей груди больше не было желтой звезды. Я была свободна. Обернись, посмотри в окно и ты снова увидишь маленькую улочку, вливающуюся в широкую ул. Донелайчё. Ты верни этот прошедший год и снова увидишь девочку в красном пальто, в черных резиновых сапогах идущую по улочке. Это было 7 апреля 44-ого года, ранним весенним утром. Где-то кукарекали петухи, лаяла собака, а кругом было тихо, тихо. Люди еще спали. Девочка шла, возвращалась, снова шла и возвращалась снова. Нерешительно она ходила вокруг. В крайнем доме заскрипела калитка, в каком-то окне поднялась занавеска, задрожало открываемое окно, а потом высунулась голова и стала петь оду этому прекрасному весеннему утру. Девочка созерцала, что творилось вокруг. И, наконец, решилась идти. Неуверенными шагами, неспособная унять дрожь в коленках, она шла по узкому тротуару. Дошла. Открыла калитку и стала подниматься по лестнице. Где-то играло радио. Сердце трепетало от нежных, приятных звуков музыки. Девочка постучалась в приоткрытую дверь.
Услышав «пожалуйста» — несмело шмыгнула во внутрь квартиры.
— А, это ты, — сказал голос и она очутилась в объятиях госпожи Ластене.
Все кануло в прошлое. Прошел год полный беспокойства, мечтаний, грусти, чаяний — ничего не осталось от прошлого. Все кануло в лету. Только длинный темный путь будет светиться красным огнем подобным тому апрельскому солнцу. Путь в неясное будущее, с которым связаны самые лучшие надежды, мечты молодости, энергия и труд. Вперед с надеждой в светлое завтра!
Вот уже и Пасха миновала. Нажралась, как свинья больше ничего. Ну, и пирогов было… за весь год столько не ела. Замечательный праздник!
Завтра опять в гимназию. Кончились каникулы, начинаются будни. Сегодня еще схожу к Вере отведать торта. А потом можно будет снова погрузиться в будни. Броне сейчас ко мне очень добра и я люблю ее. Она стала очень заботливой. Вчера я немного болела, но это ведь ерунда, не вылезаю из вечного насморка.
Предвижу скорую смерть. Я умру от чахотки, зачатки которой давно укоренились во мне. Не удивляюсь. Я отчетливо представляю себе продырявленные проколотые и прогнившие мои легкие. Смерть была бы избавлением. Лежи и отдыхай, так надоело все. Ну, пока, будьте здоровы милые страницы, до следующей Пасхи. Правда, вчера и у нас были гости — праздновали Пасху. А все-таки из всех матушек я выбрала себе Онутю и Броню. Они мне сейчас самые милые. Вера последнее время стала нервная, и я избегаю ее. А как только появилась Ластене, я сразу улетучилась. Вся ее доброта куда-то исчезла. Я никого ни в чем не упрекаю. Я глубоко благодарна всем за все. Но ведь и у меня есть душа и сердце. Увы! Ах, эта ненасытная душа все куда-то стремится.