Приобрела новую обувь, чувствую себя немного счастливее. Трагедия назревает. Сердце страдает, душа кровоточит. И что с того? Тяжко. Неизвестно в чьих руках находится дом. Хочу ли я любви, способна ли я любить? Может, и хотела бы полюбить, но я не умею. А кому нужна моя любовь? Тьфу, какой дурной ребенок. Ты совсем стала капризной. Ты сыта, одета, тебе тепло, ты учишься так чего же тебе еще надо? Ах, неблагодарный человек, какой-то любовью бредит. Осознай раз и навсегда — любви нет и незачем ее искать. И так не каждый сирота имеет то, что имеешь ты. Я благодарна, тысячу раз благодарна, но не могу обуздать свою душу. Вот, хотела бы подойти к Броне, обнять, поцеловать, сказать нежное словечко, но что ей с этого? Лизание жидовки, совершенно чужой. Так вот, заметь себе, любви нет есть только привязанности, и если появляется глупое желание лизаться, надо суметь обуздать свое сердце. Но что с тобой, дитя — ты ревешь? Лицо стало хмурым, а из глаз уже катятся крупные слезы. Сколько же тебе лет? Шестнадцать. Нашла время плакать.
Захотелось дитятке к матери, и начала детка реветь. Это уже никуда не годится. Ша! Надо же немного взять себя в руки. Ах, исчезли, исчезли дни моего счастливого детства, канули в вечность. Рудика застрелили, мама с папой погибли, Виктор погибнет на фронте, и в эпилоге Тамара одна… победительница. И что с того? Кому нужна такая жизнь? Пусть я нечуткая, злая, нервная, ужасно плохая, но любовь! Я хочу любить и… Нет, больше ничего не скажу, это будет грех. Глупая, чуткая душа. Одна только Кайрене[70]
оживляет ее сердечным поцелуем. Да, но ведь я одна из тех жидовок… Так вот, следи за своим языком и заткни свой рот на более длительное время, чтобы ни одно слово больше не вырвалось. Ну, доброй ночи, уже двенадцать — самое время духов…Проходит олимпиада между восьмью братскими городами. Мне еще не довелось сходить. Вчера была на далекой экскурсии — в нескольких км за Марвой.
Вспомнились старые времена: мерещились поля с растущей морковью, фигуры полющих женщин, вооруженный конвоир. О если бы я год тому назад знала, что буду здесь гулять — разинула бы рот от удивления. Только что пришла со стадиона Валя и рассказывает, что Каунас побеждает. Но, правда, вы еще не знаете кто такая Валя. Коротко: это студентка, а подробнее можно было бы многое о ней сказать. Но, простите, может быть в другой раз. Передо мной лежит куча книг, надо учиться, а я так ленюсь… Но экзамены не ждут, с каждым днем они приближаются. А в этом году ведь 11 экзаменов за четвертый класс, а сколько еще за пятый? Болит зуб. В городе продают мороженое, и я совсем одурела — купила три порции. Это все перед близким концом. По ночам я очень потею… Правда, чуть не забыла о крупной политической новости: кажется, позавчера умер Рузвельт. Это, наверное, будет иметь политическое значение. Берлин окружают. Так красиво смотреть по карте на продвижение флажков зеленых — англичане, красных — русские. Вчера уже были в 60 км от Берлина. Все складывается так, как предвидел папа. Только его, бедного, уже нет… Все говорят, что война вот-вот кончится. Может, даже до Первого мая. Что же будет дальше? Огненный вопросительный знак сдержанных слез, беспокойства, чаяния и мук сковал землю Литвы. И все этот извечный вопрос — а что дальше? И что же дальше, что будет в эпилоге? Смерть для них и смерть для нас. Да, мои братья и сестры — так это будет. Не имейте на этот счет никаких иллюзий.
Кончились соревнования. Каунас занял второе место. И то хлеб. Русские вошли в Берлин, англичане — в Гамбург. Месть идет, конец приближается. Подождите еще десять минут. Послезавтра начинается конференция в Сан-Франциско. С интересом слежу за событиями. Так ничего.
Большой праздник. В городе развеваются флаги. Даже и халу выдали по такому торжественному случаю. Берлин капитулировал. Муссолини убили. Гитлер умер. Конференция в Сан-Франциско началась. Вот и все новости. Больше ничего нового.
Вчера капитулировала Германия. Война окончена. Берлин подписал безоговорочную капитуляцию. Всю ночь стреляли из орудий и автоматов. Сегодня объявили нерабочий день. В Каунасе развеваются красные флаги, флаги радости и мира. Наконец-то мерзкий фашизм разгромлен и с запада не угрожает жестокая смерть. Дальнейшее положение выяснит конф. в Сан-Франциско. Остается вопрос, как будет выглядеть послевоенная Европа? Какой будет строй? Так радостно, что главный враг, причинивший мне лично и другим столько страданий и боли, наконец, разгромлен. Это высокомерие с которым они обращались с другими народами… Этот высокомерный немец, который кричал: «Deutschland, Deutschland uber alles»[71]
— должен теперь подчиниться восточному диктату. И когда после подписания мирного договора в зале холодно прозвучали слова: «Немецкая делегация может удалиться», усмиренные «властелины» покинули зал. Так пало величие высокомерной нации, взявший за основу учение Ницше.