Читаем Тетрадь из сожженного гетто (Каунасское гетто глазами подростков) полностью

Погода стоит хорошая. Земля подмерзла, но ни снега, ни сильных морозов еще, слава Богу, нет. Мы кое-как еще существуем. Такие же, как всегда: утратившие надежду, жаждущие новостей, голодные. Что касается голода, то пока нельзя особенно жаловаться — в прошлом году было хуже. Что тут много писать: все то же самое и вечно одно и то же.

Ноябрь 24 (вторн.).

Давно не читала книг. Сейчас их дьявольски трудно достать. Кроме того, вечерами темно, потому что выключают электричество. В темной и нетопленой комнате ничего другого не остается делать, как только лечь в кровать, поэтому в семь, а часто и в шесть часов, я уже лежу. Это самое плохое время, ибо, когда лежишь в темноте, мучают неумолимые воспоминания о прошлом, и никак нельзя от них избавиться. Сон проходит, и я так мучаюсь до полуночи.

Ноябрь 25 (ср.).

Время летит. Приближается декабрь, Новый год. Что с этого? Зима, весна, осень и следующую зиму опять встретим если не на том свете, то снова в этом проклятом гетто. Как видите, я настроена пессимистически. Увы, вскоре все станем такими. Ничего не поделаешь, время бежит, а рана, кровоточащая рана, не заживает.

Ноябрь 26 (четв.).

Слава Богу, Витя на этой неделе кое-что приносит. Кроме того, нас поддерживает еще и паек гнилой картошки, поэтому чувствуем себя неплохо. Сегодня заказали печурку, которая будет готова через десять дней. За этот мизерный жестяной домик платим тысячу рублей.

Ноябрь 27 (пятн.).

Задумываюсь, о чем мне писать. На самом деле все то же самое, что и вчера, позавчера, год тому назад. Проверка у ворот все еще плохая: отбирают все продукты. О победах в Африке что-то больше не слышно. Ах, англичане всегда так делают: предпримут какой-нибудь шаг, возьмут какой-нибудь город и опять успокаиваются. Такая уж у них политика. Они ждут, пока враг окончательно истощится, у них есть время. Но они не знают, что у нас нет времени, что мы считаем дни в ожидании конца войны. Это их не волнует.

Ноябрь 28 (субб.).

Немцы заняли не оккупированную часть Франции, предвидя, что англичане хотят открыть здесь Второй фронт. Кроме того, русские у Дона прорвали линию фронта. Говорят, что русские начали свое большое наступление на Прибалтику. Но ничего определенного…

Ноябрь 29 (воскр.).

Хорошая погода. В воскресенье у нас самая страда — Виктор дома, мы пилим дрова и делаем все, что требуется по хозяйству. К сожалению, этих дров очень мало осталось, а чтобы давали новые — пока еще не видно. А, все равно будем мерзнуть, и все тут. Не было бы гетто, если было бы все хорошо.

Ноябрь 30 (понед.).

Наступила настоящая зима. Дети вытащили саночки. Кругом саночки, саночки и покрасневшие, веселые лица детишек. Такая приятная, привычная картина. Хотелось бы и мне, все позабыть, схватить саночки и мчаться вместе с детьми наперегонки с ветром. О, были времена — вспоминаю с болью. Были две неразлучные подруги, были саночки, были горки. Но все это было, и исчезло, как сон, который вторично не приснится.

Декабрь 1 (вторн.).

— Декабрь, уже декабрь, — бессмысленно шепчут губы. Но что с этого: еще один месяц канет в бездну, промчится без пользы, монотонно.

— Дедушка, дедушка декабрь, принеси нам мир! В декабре родился Христос. Декабрь, ты дал человечеству Спасителя, дай и нам, обездоленным, такое привлекательное слово, золотое слово — МИР!

Декабрь 2 (среда).

Виктор опять ничего не приносит. Только одну неделю было у ворот лучше, сейчас снова ничего не пропускают. Ничего нет вечного в этом мире. Просматривала газету, но она так несказанно пуста, и до того лжива, что лучше ее совсем не читать, только настроение портится.

Декабрь 3 (четв.).

Не холодно, погода весьма приятная. Кажется, зима не столь страшна, как мы ее себе представляли. Выпало много снега. Я пользуюсь прелестями зимы — катаюсь на саночках. Так, ничего особенного.

Декабрь 4 (пятн.).

Много новостей! Болтают о волнениях в Италии. Кроме того в газетах признаются некоторые победы русских. С наступлением зимы воевать в России стало очень тяжело. Начались метели и морозы. Желаем врагам поскорее свернуть себе шею.

Декабрь 5 (субб.).

Не о чем писать. Дни проходят такие похожие друг на друга. Я работаю, как всегда, Виктор ходит в бригаду и, как всегда, ничего не приносит. Пищи, как всегда, мало, а мы все еще сидим в гетто, хотя уже давно пора выйти.

Декабрь 6 (воскр.).

Сегодня, читая газету, увидела соболезнование семье Доминас. Что случилось? Оказывается, погиб Генрикас. Что и как — не написано. Я остолбенела. Погиб Доминас, погибла Изольдина и моя любовь. Дальше газету не смогла читать. В голове роились печальные мысли. Так друг за другом гибнут, умирают друзья детства. Когда же мой черед? Смерть, о, всемогущая смерть! Что значит вся жизнь перед одним мгновением смерти?!

Декабрь 7 (понед.).

Виктор слег. Слегка простудился. Несколько дней побудет дома. Между прочим, забыла написать, что вчера в гетто были кое-какие неприятности, какие именно, упоминать не буду, скажу лишь, что все кончилось благополучно.

Декабрь 8 (вторн.).

Перейти на страницу:

Похожие книги

Девочка из прошлого
Девочка из прошлого

– Папа! – слышу детский крик и оборачиваюсь.Девочка лет пяти несется ко мне.– Папочка! Наконец-то я тебя нашла, – подлетает и обнимает мои ноги.– Ты ошиблась, малышка. Я не твой папа, – присаживаюсь на корточки и поправляю съехавшую на бок шапку.– Мой-мой, я точно знаю, – порывисто обнимает меня за шею.– Как тебя зовут?– Анна Иванна. – Надо же, отчество угадала, только вот детей у меня нет, да и залетов не припоминаю. Дети – мое табу.– А маму как зовут?Вытаскивает помятую фотографию и протягивает мне.– Вот моя мама – Виктолия.Забираю снимок и смотрю на счастливые лица, запечатленные на нем. Я и Вика. Сердце срывается в бешеный галоп. Не может быть...

Адалинда Морриган , Аля Драгам , Брайан Макгиллоуэй , Сергей Гулевитский , Слава Доронина

Детективы / Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Классические детективы / Романы
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное