Эрих Мария Ремарк «Возлюби ближнего своего»
Чем примитивнее человек, тем более высокого он о себе мнения. […] А сомнения и терпимость присущи только подлинно культурному человеку. Из-за них-то он и гибнет всякий раз. Вековечный сизифов труд. Одно из самых сложных уравнений человеческого бытия…
…Осталась одна только скрипка. Ее звуки наполняли собой тяжелый, мертвый воздух зала, и казалось, она преображает все — сплавляет воедино немое одиночество множества маленьких жизней, приютившихся в этих стенах, собирая их горе в одну великую общую жалобу и тоску…
Да здравствует душевная депрессия — эта сумрачная мать всякой радости жизни!
Велимир Хлебников
Была тьма, была такая черная тьма, что она перестала казаться тьмой и представлялась вся слитой из синих, зеленых и красных огней. И в этой тьме ползали чьи-то невзрачные, липкие, неотличимые от земли существа, чьи-то незаметные, скучные, тихие жизни. Но эти существа не замечали скуки жизни. Чего-то им не хватало, к чему-то они порывались, но они не знали, что эта жизнь скучна, что эта скука — жизнью поднимается в них порой и жадно и долго дышит, как чахоточный, и падает, схватившись за впалую грудь.
И жили они долго и скучно, долго, очень долго, но скучно, липко ползая во тьме. И в той же тьме был один светлячок, и он подумал: «Что лучше: долго-долго ползать во тьме и жизни неслышной или же раз загореться… огнем, пролететь белой искрой, белой песней пропеть о жизни другой, не черного мрака, а игры и потоков белого света». И больше не думал, но обвязал смолой и пухом ивы тонкие крылья и, воспламененный и подгоняемый будущим огнем, жалкий и маленький, пролетел белой искрой в черной тьме и упал с опаленными крылышками и ножками, напуганный, умирающий.
И черная тьма призраками давила светлячка, лежащего в бреду, с воспаленным воображением, в последние тревожные мгновения. Но свет мелькнул. И прозрели существа во тьме, неслышно и липко ползающие по земле: с лебединой силой проснулась тоска по свету.
Когда же после тьмы наступил день, тогда в потоках солнечного света кружилось много существ. То кружились они, познавшие свет.
Трупик же светлячка был засыпан цветами.
А. С. Эфрон «Страницы былого. Какой она была»
Речь — сжата, реплики — формулы. Умела слушать: никогда не подавляла собеседника, но в споре была опасна: на диспутах, дискуссиях и обсуждениях, не выходя из пределов леденящей учтивости, молниеносным выпадом сражала оппонента. Была блестящим рассказчиком.
Читала охотно, доверчиво, по первой просьбе, а то и не дожидаясь ее, сама предлагала: «Хотите, я вам прочту стихи?»
Была действенно добра и щедра: спешила помочь, выручить, спасти — хотя бы подставить плечо; делилась последним, наинасущным, ибо лишним не обладала.
Умея давать, умела и брать, не чинясь. Долго верила в «круговую поруку добра», в великую, неистребимую человеческую взаимопомощь.
Беспомощна не была никогда, но всегда — беззащитна.
Снисходительная к чужим, с близких — друзей, детей — требовала как с самой себя, непомерно. В вещах превыше всего ценила прочность, испытанную временем: не признавала хрупкого, мнущегося, рвущегося, крошащегося, уязвимого.
Была спартански скромна в привычках, умеренна в еде.
Легко переносила жару, трудно — холод. Была не способна к математике, чужда какой бы то ни было технике.
Ненавидела быт — за неизбежность его, за бесполезную повторяемость ежедневных забот, за то, что пожирает время, необходимое для основного.