Тетрада Фалло

— Пал Петрович... Пал Петрович! — почтительно, но с какой-то ноткой фамильярности загомонили они.

Да, интересные тут дела!

Зоя Игнатьевна наконец-то узнала меня:

— Ой, Мариночка! Как вы... повзрослели! Я даже сразу не узнала вас!

Опять вернулось странное состояние — казалось, я вижу это словно во сне...

А сон в эту ночь приснился, наоборот, какой-то реальный. Кусок моей жизни? Из будущего? Да нет, скорее из прошлого. Но почему-то забытого мной... вырванного из жизни. Я вспомнила, что несколько раз уже была в этом сне, но наутро испуганно отгоняла его. Я зябну, вся моя нижняя часть оголена.

Я чувствую за бесстыдно поднятыми моими ногами плещущую воду в каком-то корыте. И чувство это вдруг подтверждается: чья-то маленькая ладошка звонко шлепает по воде, до меня долетают брызги, и моя нежная кожа вздрагивает.

«О! — доносится до меня знакомый голос молодой врачихи. — Пловчихой будет!»

В тумане, застилающем взор, смутно проступает высокое сводчатое окно, верхняя его часть — круглый цветок из зеленых и красных стеклышек...

Я резко, в поту, просыпаюсь... А вдруг моя «пловчиха» где-то плывет? Почему так ясно, как никогда, вернулся этот сон после разговора с папой? Сама знаешь почему! Оставь фантазии! Ксюху надо спасти!.. А стало быть, отдать... Она — не «пловчиха»! Все!

Глянув на часы, я отбросила одеяло.

— ...А уехала Лидия Дмитриевна! — радостно сообщила мне секретарша Изергиной, Верочка, когда я сунулась туда.

— А куда же она уехала? — почему-то испугавшись, спросила я.

— А в Ленинград... что-то там насчет удочерения! — сообщила Верочка, простодушная племянница Изергиной.

— В Ленинград? А зачем — в Ленинград? — пролепетала я.

Как-то все вдруг передо мной затуманилось. Вдруг снова выплыло то окно с цветным витражом-цветочком наверху.

— А я знаю? — улыбнулась Верочка.

А я — знаю?

Мне казалось (или это нервное?), что Изергина после приезда избегала меня. Впрочем, наверное, нервное... Почему, собственно, директриса должна так уж якшаться с девчонкой-преподавательницей? У нее важнее дела!.. Так говорила себе я, но это не успокаивало. Почему-то.

И вдруг — Изергина появилась сама! Во время уроков! При этом она сияла, как медный пятак!

— Пошли! — произнесла она радостно, как одна подружка другой.

По ее сиянию я все поняла.

— Сейчас... только попрошу... нянечку посидеть, — пролепетала я.

— Уже идет. Пошли! — Нетерпеливая подружка дернула меня за руку. — Ждет!

Я и сама была счастлива. Правда, посередине пути, под сводами коридора, испугалась: вдруг она тому радуется, что пришел Игорь Зотов, мой «жених»? Я глянула на Изергину. Она улыбалась.

— Представляешь, — сообщила она. — Даже русский выучил, чтобы с Ксюхой по-русски болтать!

Только мне не придется с Ксюхой болтать!

Телефонная трубка, отражаясь, лежала на полированном столе. Я взяла ее, поднесла к уху.

— Хэлло, — хрипло проговорила я.

— Здорово! — Знакомый голос произнес незнакомое слово.

Раньше — незнакомое. А теперь...

Не так уж он выучил русский язык. Без всяких нежностей — к делу приступил.

— Не могу сейчас приехать я. Много есть работы. Но Джуди все сделает хорошо!

Не сомневаюсь.

— Не плачь!

Это он в самую точку попал: именно этим я и собиралась заняться.

— Мы с Ксюшей... увидим тебя... в прошлом.

Ошибся маленечко... Но опять в самую точку попал. В прошлом — было, действительно.

— Прош-шай!

И это тоже правильно. Хотя, если бы хорошо знал русский, «до свидания» сказал. Выходит, кто меньше язык знает — меньше врет?

Гудки. Все. Я упала в кресло. Радость сползала с личика Изергиной. Появилась злоба: вот, мол, хочешь порадовать, и где же благодарность? Сейчас изобразим. Улыбнулась. Начальница успокоилась. Но ненадолго.

— Ну что? Ксюхины дела все готовы? — бодро осведомилась я.

— Ну! — Изергина так же бодро кивнула на папку с тесемками.

— А можно посмотреть? — Я улыбнулась невинно.

Краска вдруг стала сползать с ее лица.

— Нет... это не то. — Она торопливо сунула папку в стол, стала судорожно хлопать ладошкой по столу, на котором ничего не было, кроме скрепок. — Сейчас. — Она встала. — Нет. Потом. — Она села. — Сейчас мне... срочно позвонить надо.

...Почему я вышла тогда?

Давно уже я не ходила столько по городу! Осень, оказывается. Октябрь. Долго стояла на главной площади. Покрашенный бронзовой краской Ильич облупился как никогда. Перестройка!

Нет... К отцу я не пойду. Его стальное сердце не разморозишь...

Гриня. Вот кто! Он завздравоохранением — и мой друг. И он — скажет, увидев сейчас меня. У него-то, надеюсь я, еще живое сердце?.. Он скажет... если есть что.

Я взлетела по лестнице.

— ...Бред! Хотя — вполне естественный. Я понимаю тебя.

— А как же... окно?

— Да. Ты была там. Но... выкатили тебя оттуда... одну. А ее... вынесли. Мертвую.

— А ты, что ли, был там?!

— Нет... Но ты так рассказываешь! — улыбнулся он. — А сон... Это так... мечта. То, что мы хотели бы... Вот.

Он умолк. Но чувствовал, что я не успокоилась.

— Григорий Васильевич! — всунулась секретарша. Он с досадой махнул рукой, и она исчезла. Да, я не успокоилась. Это чувствовал он.