Тетради дона Ригоберто

– Бутылку шампанского, – с торжествующей улыбкой распорядилась мулатка. – А тебя правда зовут Ригоберто? Или это псевдоним?

– Меня и вправду так зовут. Довольно редкое имя, не так ли?

– Редчайшее, – согласилась мулатка, подняв на него горящие, словно угольки, глаза. – По крайней мере, оригинальное. Ты и сам, как я погляжу, большой оригинал. Я в жизни не видала такого носа и ушей, как у тебя. Мамочка моя, какие же они громадные! Можно, я их потрогаю? Ты не против?

Слова мулатки – высокой, гибкой, с лебединой шеей, широкими плечами и бронзовой кожей, одетой в канареечно-желтое платье с глубоким вырезом – застали дона Ригоберто врасплох: он не знал, уместно ли отшутиться в ответ на вполне серьезную просьбу. Лукреция-Росаура поспешила на помощь мужу:

– Пока нет, зайка, – сказала она, потрепав мулатке ушко. – Вот останемся наедине, в интимной обстановке, и ты сможешь потрогать все, что захочешь.

– Мы что, останемся наедине втроем? – рассмеялась мулатка, удивленно распахнув глаза, обрамленные густыми шелковистыми ресницами. – Вот спасибо. И что я буду делать одна с вами обоими, красавчики? Я не люблю нечетных чисел. Так что прощения просим. Если хотите, могу позвать подругу, чтобы у нас вышли две парочки. А одна с двумя – ни за что.

Но стоило официанту принести невыносимо сладкую шипучку с нотками камфары и скипидара, которую он именовал шампанским, мулатка (она назвалась Эстрельей) пересмотрела отношение к перспективе провести остаток ночи в компании странной парочки, она шутила, хихикала, расточала любезности Ригоберто и Лукреции-Росауре. Время от времени девица возвращалась к рефрену: «Полюбуйтесь на уши и нос этого кабальеро», – и бросала на них загадочные, полные лукавства взоры.

– Человек с такими ушами должен слышать больше, чем обычные люди, – говорила мулатка. – А с таким носом можно чувствовать запахи, о которых другие и не догадываются.

«Очень может быть», – подумал дон Ригоберто. А разве нет? Разве благодаря непомерным размерам двух этих органов он не обладал способностью различать больше звуков и запахов, чем остальные? Дону Ригоберто не нравился комический оборот, который принимала история: желание, едва возникнув, пропало и упорно отказывалось возвращаться, поскольку из-за шуточек Эстрельи его мысли переключились с мулатки и Лукреции-Росауры на доставшиеся ему от рождения гигантские органы слуха и обоняния. Он попытался перемотать пленку, пропустив переговоры об условиях, на которых увлекшаяся так называемым шампанским Эстрелья согласилась покинуть кабачок вместе с ними – решающим аргументом стала пятидесятидолларовая купюра, – тряское такси, регистрацию в занюханном отеле – «Сьелито линдо» [130], гласило неоновое название, выведенное синим и красным, – и торговлю с косым администратором, который наотрез отказывался пускать троицу в номер на двоих. Попытки успокоить паникера, уверенного, что полиция непременно устроит в квартале облаву и, обнаружив в спальне трио, разнесет весь отель по кирпичикам, обошлись дону Ригоберто еще в пятьдесят долларов.

Косой администратор вручил им ключ и убрался восвояси. В номере, освещенном единственной хилой лампочкой, при виде двуспальной кровати с синим покрывалом, умывальника, таза с водой, несвежего полотенца, треснувшего унитаза и рулона туалетной бумаги, дон Ригоберто вспомнил: ну конечно! Росаура! Эстрелья! Он радостно хлопнул себя по лбу. Разумеется! Имена взялись из пьесы Кальдерона де ла Барки «Жизнь есть сон», которую он помнит по мадридской постановке. Душа дона Ригоберто наполнилась тихой благодарностью своей памяти, в глубинах которой, словно чистый подземный поток, таился неисчерпаемый источник образов, призраков, неожиданных совпадений, которые помогали его видениям обрести кровь и плоть, защищали его от одиночества, от тоски по Лукреции.

– Давай разденемся, Эстрелья. – Лукреция-Росаура уселась на кровать и тут же в нетерпении вскочила на ноги. – Но учти, тебя ждет большой сюрприз.

– Я и не подумаю раздеваться, пока не потрогаю уши и нос твоего дружка, – серьезно ответила Эстрелья. – Черт его знает отчего, но мне страсть как хочется их пощупать.

На этот раз дон Ригоберто и не думал сердиться, он был польщен.