Действительно, уже через несколько минут доктор Пэрри отпер двойные двери большой каменной постройки, стоявшей напротив хозяйского дома. Своим видом она напомнила виденные мною когда-то изображения саксонских церквей: та же строгая архитектура, просторный лаконичный интерьер, пол, вымощенный большими, неровными каменными плитами, крыша, покоящаяся на старых брусьях, скрепленных толстыми поперечными балками. С этих брусьев, будто изорванные стяги какой-то давней битвы, свисали клочья паутины. В дальнем конце помещения виднелся сеновал; лестница, которая должна была вести к нему, валялась на полу, среди охапок сена. Воздух был напоен душистым травяным ароматом; в косых солнечных лучах, проникавших внутрь через полукруглое окно на задней стене амбара, плясали крошечные пылинки, похожие на светлячков.
Доктор Пэрри указал на место на полу недалеко от сеновала.
– Тело Дая лежало здесь, – промолвил он тихо, будто и впрямь находился в церкви на отпевании, и добавил: – На груди у Дая отпечатался след грязного башмака, словно кто-то придавил тело ногой.
– Неужели? – только и сказал Холмс. Затем подошел к месту, указанному доктором, немного постоял, разглядывая клочья сена у себя под ногами. После этого посмотрел вверх, на сеновал, чем-то привлекший его внимание, перевел взгляд на стены амбара. Я много раз видел, как он изучал место преступления таким же быстрым, внимательным взглядом.
Мы с доктором Пэрри ожидали от него реплик, которые свидетельствовали бы, что он заметил что-то важное, но он ничего не сказал, только попросил меня помочь ему приставить лестницу к кромке сеновала и проворно влез по ней наверх. Однако, к моему изумлению, он не сделал попытки забраться на сеновал, лишь немного постоял на ступеньках; голова его при этом находилась вровень с полом сеновала. Затем он спустился и наконец заговорил:
– Инспектор Риз залезал на сеновал?
– Нет, не залезал, – ответил доктор Пэрри. – Сказал, что там слишком пыльно и что он не хочет испачкаться.
– А тот, другой полицейский, что был с ним?
– Он тоже не залезал.
Холмс промолчал. Он перешел в правую половину амбара, отведенную для хранения сельскохозяйственных орудий. Некоторые из них, в том числе большие деревянные грабли и коса, были прислонены к стене, на вбитых в стену гвоздях висели предметы помельче – резаки и садовые ножи разной величины, решета и большие плетеные корзины, которые, вероятно, использовались для просеивания зерна.
– Любопытно, – пробормотал Холмс, склонив голову набок и опять погружаясь в молчание.
Доктор Пэрри, не сводивший с моего друга восхищенного взгляда, был достаточно проницателен, чтобы понять, что Холмс ничего не делает и не говорит случайно. Однако немногословность гостя разочаровала его.
Холмс, как будто почуяв это, улыбаясь обратился к нему:
– Не обращайте на меня внимания, доктор Пэрри. У меня свои методы. Ваш случай напоминает мне о странном ночном поведении одной собаки.
Эта малопонятная реплика явно озадачила доктора Пэрри. Даже я, участвовавший в том давнем расследовании вместе с Холмсом, пребывал в замешательстве. Каким образом случай с пропавшей скаковой лошадью и собакой, которая должна была залаять, но не залаяла[50]
, мог быть связан с данным делом? Ведь здесь, насколько я мог судить, не было ни собаки, ни лошади, только валлийский фермер и амбар с сеновалом и сельскохозяйственным инвентарем.Холмс заметил наше недоумение. Поймав мой взгляд, он улыбнулся краешком рта и незаметно покачал головой. Я хорошо знал своего друга и сразу понял, что означают эти сигналы. Дело было раскрыто, по крайней мере на данный момент, хотя, может статься, разъяснения мы получим еще нескоро. А пока что Холмс подошел к доктору, который с ключом в руке уже направлялся к двери амбара, давая понять, что осмотр завершен.
– Перед тем, как мы уйдем, доктор Пэрри, я хочу задать вам еще несколько вопросов. Должно быть, инспектор Риз полагает, что у Хувела Моргана был серьезный мотив для убийства, иначе он не стал бы его арестовывать. Что это за мотив?
Повисло долгое молчание, прежде чем доктор с явной неохотой ответил:
– Это всего лишь слухи, мистер Холмс.
– Неважно, – резко возразил мой друг. – Мне необходимо войти во все подробности дела, включая слухи. Если вы не готовы быть со мной совершенно откровенным, доктор Пэрри, мне придется отказаться от расследования и мы с доктором Уотсоном немедленно вернемся в Лондон. Выбор за вами.
Я видел, что доктор Пэрри старается не смотреть Холмсу в глаза. Он, верно, предпочел бы отделаться уклончивым ответом, но, когда дело касалось профессиональной репутации, мой друг проявлял неизменную твердость. Выкрутиться было невозможно, и доктор Пэрри прочел это по суровому, непреклонному лицу Холмса. Мне было жаль беднягу, когда он, запинаясь, попытался исправить свою ошибку: