Тевтонский Лев

Виталий вдруг усмехнулся: легко сказать — вернуться! Для начала нужно сбежать из этой чертовой школы, да вот попробуй! Не он один такой умный, любой отсюда охотно сбежал бы, за исключением разве что Красавчика, потому и охрана, и стены, и карцер! Все предусмотрено! Лучше бы Юний его продал рабом в богатый дом. Да уж, что называется, судьба играет человеком. Не занимался бы историческим фехтованием, так, глядишь, в гладиаторы бы не попал… Ага, тогда его просто убили бы почти сразу. Тот же Юний и убил бы. Учитывая все условия, школа гладиаторов — не самое плохое место. Мог и в рудники какие-нибудь попасть, где дольше месяца никто не протянет. Ланиста на отморозка вроде не похож, о своей собственности заботится, да и прочие особой вредностью не отличаются, даже Красавчик вполне дружелюбен, насколько это возможно для звезды арены, за которым девки бегают табунами. Как там у Козьмы Пруткова? Хочешь быть красивым — поступи в гусары. В первом веке до нашей эры вместо гусар были гладиаторы. Правда, слава эта дорого обходится — убить могут. А новичка — в первом же бою. Возможно, ланиста не захочет так быстро потерять обученного бойца, за которого заплатил деньги, равные годовому легионерскому жалованью. И все же Виталий чувствовал в груди холодок при мысли о том, что на предстоящих играх ему придется биться на заточенном оружии. И уже совсем скоро — до сатурналий осталось меньше трех недель.

И эти три недели пролетели незаметно, как сон. Все шло по заведенному распорядку: подъем, разминка, поединки, обед; короткий отдых, снова тренировки, жесткий спарринг, потом ужин и отбой. И ночь в карцере, к которому пленник вскоре привык. А что? Тихое уютное место, солому меняют… Почти как детстве, в деревне.

Выводы относительно расстановки сил в казарме, сделанные новоиспеченным бойцом еще в первый день, впоследствии подтвердились. Контингент четко делился на быдло, или «грязь», и тех, кто «право имеет», заслуженное собственной кровью, а также кровью товарищей, зарубленных на арене.

Кроме Красавчика Аписа среди таких привилегированных бойцов был Каррит Фракиец — коренастый угрюмый мужик лет за тридцать. Грубым загорелым лицом и всем обликом он напоминал крестьянина, которым, вероятно, и был до того, как стать воином, попасть в плен, а оттуда в гладиаторскую школу. Фракийским мечом, похожим на серп, он владел превосходно, небось головы рубил этим «серпом», будто колосья жал. Профессионал, по-другому не скажешь. По натуре замкнутый и молчаливый, он тем не менее к хозяину относился вполне лояльно — в отличие от другой «звезды», по прозвищу Вентус Германикус, что значит Германский Ветер. Этот любил Валерия задирать: то передразнит за спиной, если не в глаза, то заденет тупым мечом, то канючит, что-нибудь выпрашивая.

— Валерий, а Валерий?

— Ну?

— Ты девок ведь обещал, верно, Красавчик?

— Обещал — приведу. Только после игр.

— Так после игр они и сами придут, не отгонишь. Давай сейчас, а? Что тебе, жалко?

— Ну, допустим, не жалко. Просто денег сейчас нет.

— А центурион денег не дал, что ли?

— Не полностью. А ведь еще надо срочно плотникам заплатить — арену ставить, это-то на наших плечах лежит.

— Что, совсем-совсем денег нету? Даже завалященького дупондия?

— Ну говорю же, ни монеточки лишней! Вот после игр все вам будет, все! Клянусь Марсом, Меркурием и Минервой!

— Валерий, дружище! А почему ты только богами на букву М клянешься? Других что, не помнишь?

— Да ну тебя! Шел бы лучше тренироваться.

— Да я-то пойду… А ты бы… Ну, привел бы девок, а?

— Ну сказал уже, после игр! Или тебе остаток мозгов отшибло? Ежели не терпится, у Красавчика спрашивай, может, поделится.

— Не-а, не поделюсь. У него и своих хватает!

— Свои надоели. Чужие завсегда лучше!

И так далее, и тому подобное. Неприятный он был парень, этот Германский Ветер — наглый, злобный, точнее сказать, озлобленный. И говорил исключительно на латыни, так что даже Виталий сразу догадался — он родом из римлян. Да и по внешности какой из него германец — смуглолицый, чернявый, длинный и худой. Посмотришь: и в чем только душа держится? Однако боец был отменный — выносливый, хваткий, за что его и ценили.

Кроме державшейся наособицу троицы звезд еще в школе имелось четверо молодых людей лет около двадцати, так сказать, подающих надежды и упорно наращивающих как мастерство, так и приличествующую знаменитостям заносчивую наглость.

Об остальных как о бойцах и говорить было нечего: изголодавшиеся, неумелые подростки-галлы, которые сейчас везде продавались по дешевке. Ланиста даже не слишком старался их обучать: а что толку, ведь погибнут в свой первый же выход на арену. Да и не жаль: достались недорого. Такая вот людоедская логика.

— Беторикс! — Как-то после очередного спарринга, ближе к вечеру, ланиста придержал Виталия за локоть. — Пойдем-ка прогуляемся. Клавдий, открой нам склад.

Солнце уже садилось, и по темно-голубому небу протянулись длинные багровые полосы, пересекаемые синими перистыми облаками. Похолодало: было примерно как на севере России в сентябре.