Тезей

Время, надобно признать, показалось мне долгим. Я никогда не любил промедлений, пусть даже под сенью наслаждений, и спешил уйти от того, что утрачивало новизну. Наконец, она сказала: «Ты мне обещал». Я вовсе ничего не обещал и больше всего хотел оставаться свободным. Я принадлежу только себе самому.

Хотя мои наблюдательные способности все еще были затемнены опьянением, ее стыдливость показалась мне слишком доступной, и я не мог поверить, что был первопроходцем. Это наблюдение стало мне немалым оправданием в дальнейшем, когда я оставил Ариадну. Вдобавок, ее преувеличенная чувственность быстро стала для меня невыносимой. Несносны были ее заверения в вечной любви и ласковые имена, которыми она меня нарекала. Я был поочередно ее единственным, ее птенчиком, ее песиком, ее соколиком, ее золотцем. Я боюсь уменьшительных имен. К тому же она была помешана на поэзии. «Друг мой сердечный, уже готовы поблекнуть ирисы, — говорила она мне, — только недавно, меж тем, стали они расцветать. Видишь, как все преходяще. Лишь настоящее ценно.» И еще она сказала: «Я не могу без тебя обойтись». После чего я ни о чем другом не помышлял, как обойтись без нее.

«Что об этом скажет царь, твой отец?» — спросил я ее. Она отвечала мне: «Минос, миленький мой, поддерживает все. Он считает, что разумнее всего ничему не препятствовать. Он не протестовал во время забав моей матери с быком, а только делал выводы: „Вот, я не могу вас понять“, — говорила мне мать, когда объяснилась с ним. „Что свершилось — свершилось, и ничего нельзя изменить“, — добавлял он. В нашем случае он поступит так же. Самое большее — он прогонит тебя со двора, но что за важность! Куда бы ты ни полетел, лечу с тобой.»

Это мы еще увидим, подумал я.

После того, как мы слегка закусили, я ее попросил представить меня Дедалу, с которым, сказал я ей, мне бы хотелось поговорить один на один. Она меня не отпускала, пока я не поклялся Посейдоном отыскать ее во дворце как можно скорее.

VII

Дедал поднялся поприветствовать меня в слабо освещенной комнате, где я застал его склоненным над какими-то исписанными табличками, разложенными планами, в окружении множества странного вида инструментов. Он был очень высокого роста, не согнутый, несмотря на почтенный возраст, с бородой, еще более длинной, чем черная борода Миноса и белая борода Радаманта, тогда как борода Дедала была серебряной. Его огромный лоб был прорезан глубокими горизонтальными складками. Когда он опускал голову, мохнатые брови наполовину скрывали его взгляд. Он говорил неторопливо, низким голосом. Было понятно, что когда он замолкает, он думает.

Он начал с поздравлений по поводу моих подвигов, слухи о которых докатились даже до него, удалившегося от мирской суеты. Он прибавил, что я ему показался слегка простоватым, что он не придает большого значения военным подвигам, не особенно ценит и то, чего человек добивается голыми руками.

«В свое время я частенько навещал твоего предшественника Геракла. Он был животным и не был способен ни на что, кроме героического. Но что мне нравилось в нем, как и в тебе, — преданность своему делу, неотступная смелость и даже дерзость, которая вас подгоняет вначале, и торжествует над противником, восторжествовав прежде над тем, что в каждом из нас есть от труса. Геракл был усерднее тебя и больше заботился о результате, немного грустным был он, особенно после того, как совершал подвиг. В тебе же мне нравится жизнерадостность, она отличает тебя от Геракла. Достойно похвалы и то обстоятельство, что ты ни разу не смутился раздумьями. Это дело других, которые не действуют сами, а выдумывают красивые и хорошие причины для действий.

Известно ли тебе, что мы родственники? что я (только не передавай Миносу, он ничего об этом не знает) тоже эллин. Жаль, что мне пришлось покинуть Аттику вследствие внезапно возникших разногласий с моим племянником Талосом, ваятелем, как и я, моим соперником. Он приобрел благосклонность толпы, настаивая на своем способе изображения богов, которым придавал величественные, но скованные позы, в то время как я, освободив их тела, приблизил богов к нам. Олимп, благодаря мне, опять соседствует с землей. С другой стороны, исходя из научных представлений, я настаиваю на том, что человека следует изображать богоподобным.