Тезей

"Я не придаю значений ничему, кроме личного достоинства и не признаю других ценностей. Вы сумели обогатиться ловкостью, ученостью и усердием, но еще чаще несправедливостью и злоупотреблениями. Соперничество между вами подрывает безопасность государства, которое я хочу видеть могущественным и свободным от ваших интриг. Только так можно противостоять враждебным вторжениям и процветать. Проклятая страсть к деньгам, которая изводит вас, не принесет вам счастья, потому что, по правде говоря, она неутолима. Чем больше получаешь, тем больше стремишься получить. Поэтому я уменьшаю вашу власть и сделаю это силой, коей я обладаю, если вы не примете это уменьшение добровольно. Для себя я ничего не оставляю, кроме соблюдения законов и руководства армией. Остальное меня мало занимает. Я собираюсь жить царем так же просто, как я жил до этого дня. и столь же скромно, сколь обездоленные. Я смогу заставить уважать закон, уважать меня, а если нет — то бояться, и хочу, чтобы кругом говорили: Аттика управляется не тираном, а народным правительством; ибо каждый гражданин этого государства имеет равные права в Совете и его происхождение не принимается в расчет. Если вы не подчинитесь добровольно, я смогу, поверьте мне, вас заставить.

Я разрушу и превращу в ничто ваши крошечные местные суды, ваши палаты местных собраний и соединю вокруг акрополя то, что уже получило имя Афин. И перед именем Афины грядущие поколения, я это обещаю покровительствующим мне богам, будут благоговеть. Я посвящаю свой город Палладе. А теперь идите и помните, что я вам сказал."

Подкрепив слова делом, я тут же сложил с себя внешние признаки царского достоинства, вернулся к скромной жизни и не смущался показываться на людях без свиты, как простой горожанин. Но я без передышки занимался общественными делами, обеспечивая согласие, заботясь о порядке в государстве.

Пирифой, выслушав мою речь перед старейшинами, нашел ее красивой, но бессмысленной. Поскольку, пояснил он, равенство между людьми неестественно, более того, оно нежелательно. Хорошо, когда лучшие возвышаются над чернью во всю высоту их добродетелей. Без соревнования, соперничества и ревности чернь остается аморфной, застойной и низменной. Нужна закваска, которая ее поднимет, чему ты не должен противиться. Хочешь ты этого или нет, несмотря на равенство, к которому ты стремишься, и которое всем предоставит одинаковые возможности, скоро возникнут опять, в соответствии с различными способностями и обстоятельствами, скажем так: страдающая чернь и аристократия.

"Как же! — быстро возразил я, — я именно на это и рассчитываю, и это произойдет в скором времени, я надеюсь. Но я не понимаю, почему чернь будет страдать, если новая аристократия, которой я буду покровительствовать изо всех сил, будет аристократией духа, а не денег."

Наконец, чтобы увеличить важность и могущество Афин, я объявил, что будут без разбора приняты все пришедшие, неважно откуда, которые пожелают здесь обосноваться, и глашатаи, разосланные в окрестные земли, повторяли: "Вы, люди, все спешите сюда!"

Шум об этом распространился далеко. Не это ли подвигло Эдипа, свергнутого царя, величественную и грустную развалину, прийти из Фив в Аттику искать помощи и защиты и затем умереть. Тем самым на Афины снизошло божественное благословение, сообщенное его пеплом. Об этом я еще скажу.

Я обещал новоприбывшим, кто бы они ни были, те же права, которые имели уроженцы Афин, и которые граждане перед тем установили в городе, перенося различия на более поздний срок и соответственно заслугам. Только в работе познаются хорошие инструменты, и я хотел судить о людях только по их делам.

Позднее, когда мне все же понадобилось признать среди афинян различия и, стало быть, иерархию, я позволил установить лишь те привилегии, которые обеспечивали лучшую работу механизма. Именно поэтому афиняне, среди всех других греков, благодаря мне заслужили красивое имя народ, которым обычно называют их, и не называют никого, кроме них. В этом моя слава, далеко превосходящая мои былые подвиги, — слава, которой не достигли Геракл, Ясон, Беллерофонт и Персей.