Тезей (другой вариант перевода)

Здесь никаких складов не было, но там и сям попадались следы древних землетрясений: разбитые горшки, вылепленные еще без круга, грубые древние инструменты... А в одном месте, где перед одной из больших колонн земля просела, из нее торчал человеческий череп, от глазниц и выше, и на нем еще держались остатки старого кожаного шлема. Это был Хранитель Порога: сильный воин, которого хоронят заживо в священном месте, чтобы дух его отгонял оттуда демонов. Я сначала вздрогнул, но потом приветствовал его как подобало. Ариадна уже не раз бывала здесь - она лишь подобрала подол, чтобы не зацепить его.

Наконец мы подошли к невысокой каменной лестнице с узкой дверью над ней. Она знаком приказала мне разуться и молчать. И задула лампу.

Дверь открылась беззвучно... Звякнули пластинки моего ожерелья - она прижала их рукой, а потом положила на них мою руку... И повела меня через какое-то небольшое помещение, совсем темное, а под ногами были отшлифованные плиты. Дальше была еще одна дверь, а за ней - простор и воздух и даже какой-то свет после подземной тьмы... Это через пролеты стропил светили звезды, из проема в крыше над большой лестницей.

За подножием лестницы был Зал, а дальше и вниз от него - полуподземный храм. И в воздухе стойко держался торжественный аромат древних священных курений. На стене Зала, обращенной к храму, были какие-то росписи, - их не разглядеть было при том свете, - а перед ней, посередине, стоял высокий белый трон.

Она провела меня мимо всего и пошла дальше. Еще одна дверь, и из-под нее неяркая полоска света... Прошептала: "Подожди" - и вошла. За дверью была вышитая портьера, так что я ничего не увидел внутри. Слышал шепот, звук металла... Потом заговорил не ее голос - мужской. И был он какой-то дивный, приглушенный и расплывчато-гулкий, - меня в дрожь кинуло... Но была в этом голосе доброта, и усталость, и даже печаль какая-то... И голос сказал: "Можешь войти".

Я отодвинул занавес и ощутил густой аромат горящих смол. Воздух был почти синий от дыма - через клубы его я увидел такое, что встал как вкопанный и сердце заколотилось о ребра.

Комната была маленькая и простая. На очаге тлели поленья, у стены были полки для кубков, посуды и умывальных принадлежностей; еще полка - со свитками, под ней стол со всякой всячиной для письма и на нем лампа из зеленого камня... А в кресле возле стола, сложив руки на коленях, сидел человек с золотой бычьей головой и хрустальными глазами.

Опять зазвучал тот усталый голос, приглушенный маской:

- Подойди, сын Эгея, и встань так, чтобы я мог тебя видеть.

Я прошел вперед и поднес кулак ко лбу.

Он глубоко вздохнул, и вздох прошелестел в его маске как ветер в камышах.

- Не обижайся, Пастырь Афин, что я закрываю свое лицо от сына твоего отца. Я давно уже приказал убрать отсюда зеркало... Гостю лучше смотреть на это лицо, Дедал сделал его еще для критских Миносов. - Он взял лампу со стола и поднял ее, повернув голову: маска мешала ему смотреть... А потом сказал: - Выйди, дитя мое, последи за лестницей.

Она бесшумно вышла. Я ждал. Было так тихо, что я слышал, как шипит ладан на порфировой курильнице. А сквозь его драгоценный аромат пробивался тяжелый запах болезни. Правая рука была тонкая с длинными пальцами, левая в перчатке. Он молчал долго, потом сказал:

- Я слышал, что царь Эгей бездетен. Расскажи мне что-нибудь о своей матери.

Я рассказал ему о своем рождении. Потом - когда он спросил - рассказал, как рос, как жил... Он слушал не перебивая. Когда я упомянул по ходу какой-то священный обряд, он потянулся к своим табличкам и попросил рассказать все подробно; быстро записал, кивнул головой... Потом говорит:

- Вот ты поменял обычаи в Элевсине. Как это было?

- Случайно, - говорю. - Просто я всегда во всё влезаю. - И рассказал ему всё. В каком-то месте моего рассказа он вдруг будто закашлялся - я замолк, подумал, что ему плохо там под маской, но он махнул рукой: продолжай, мол, - и я понял, что он смеется.

Я рассказывал, как попал в Афины, и тут он меня перебил.

- Тезей,- говорит, - про тебя рассказывают, что ты сам написал на черепке свое имя, чтобы попасть сюда. Это правда? Или Лукий сочинил, чтобы оправдаться? Мне хотелось бы знать.

- Да, - говорю, - это так и было. Лукий любит порядок... А меня послал бог. Он дал мне свой знак, что я должен принести себя в жертву за народ.

Он наклонился в кресле и снова поднял лампу.

- Да, так она мне и сказала. Значит, это правда... - Он пододвинул к себе свежую дощечку и взял новое острое перо - оживленно так, словно был чем-то очень доволен...

- Послушай, - говорит, - расскажи мне об этом. Ты говоришь, бог призвал и послал тебя, он говорил с тобой, ты слышал голос, звавший царя. А как он звучит? Это слова или звуки музыки, или ветра? Что это за зов?

Что же, думаю, раз я ничем не могу доказать своего рождения - он прав, что хочет проверить, на самом ли деле я Слышу. Но я даже с отцом едва мог говорить об этом, и сейчас не было слов, я искал их...