Тезей (другой вариант перевода)

Поднимался ветер, и тысячи факелов на высоких шестах бросали в стороны хвосты огня. Голова кружилась от густых запахов горящей смолы, цветов и пыли, благовоний и разгоряченных тел... Передо мной была обширная поверхность Дедалова Лабиринта: магический узор из белых и черных камней безукоризненно гладкий, блестящий... А вокруг - украшенные колоннами трибуны, сверкавшие праздничными нарядами толпы; в руках у женщин - куклы, увешанные драгоценностями... На краю площади разместились музыканты: барабаны, кимвалы, кифары и египетские арфы, духовые - от авлоса до крошечных флейт из слоновой кости, чей звук трепещет, словно раздвоенный змеиный язык... Музыка визжала - ранила ту мертвенную тишину, в которой стоял рядом с нами разгневанный бог... А на середине Лабиринта по извилистой ломаной линии белого мрамора, сплетя руки, двигались женщины - живая гирлянда, - раскачивались их волосы, ожерелья и платья, изгибались в танце стройные тела, и весь хоровод был похож на змею, что меняет кожу: сворачивался, разворачивался, свивая голову с хвостом... Змея повернула и пошла в мою сторону - и я увидел ее лицо... радостное, сияющее, без тени страха или тревоги... Она вела танец.

Я увидел ее. Тело мое и душа, исхлестанные божьим гневом, загнанные едва не до смерти, - тело и душа стремились к ней: к ее груди, к ее теплым рукам... Хотелось спрятаться в них, как прячется ребенок у матери своей от страхов тьмы... Я прыгнул с парапета на клетчатую кладку площади - и в этот самый момент могучий голос бога крикнул мне: "Я здесь!"

Земля подо мной накренилась, содрогаясь и трескаясь, мраморные плиты встали дыбом; я споткнулся и упал на четвереньки... Вокруг - треск, грохот, рев, вопли, стоны... Пальцы судорожно ухватились за край вздыбленной плиты плита раскачивалась взад-вперед, точно живая... А меня катало и швыряло вокруг нее, потому что каменная площадь Дедала вздымалась волнами, словно вода... А глубоко внизу, швыряя стонущую землю своими черными громадными рогами, ревел неистово Земной Бык. Громче всего остального был этот рев: громче криков ужаса, громче грохота падающих стен и колонн... Кто-то возле меня рыдал и кричал как роженица - это я кричал, я сам!.. Словно я был беременен этой ужасной катастрофой, и теперь она вырывалась из меня, раздирая тело мое, заливая меня потом агонии... Разбитый мрамор подо мной замер - я ухватился за него, едва дыша, дрожу... А вокруг - всё, что люди вознесли над землей, всё снова вернулось к ней, сокрушенное яростным богом. От разрушенных трибун неслись стоны и крики; из-под развалин Дворца - дикий вой собак и женщин, вопли детей, обезумевших от страха и боли, мужские голоса, зовущие на помощь, хруст и грохот еще державшихся и падающих камней...

И среди бури этого адского шума я лежал - и чувствовал, как в меня вливается странное блаженство. Чистое, пустое... Мое предчувствие покидало меня; гигантская рука бога отпустила меня, голова очищалась от безумия.

Я был избит, измучен - но я уже был человеком. Об меня спотыкались бегущие, вокруг рушился величайший из царских дворцов - а я дышал с облегчением и едва не засыпал.

Поднял голову... Ветер швырнул в глаза пыль и песок... Мимо меня с криком пробежала женщина, платье на ней горело... Я увидел ее - и вспомнил, зачем я здесь. Поднялся на ноги... Всё болело, - словно бык истоптал на арене, - но голова была ясной и не кружилась.

Огляделся - площадь для танцев была похожа на морской берег, куда выбросило обломки разбитого флота. Факелы, словно пьяные, цеплялись еще за свои шесты либо догорали, оплывая, на земле; на вздыбленных плитах площади чего только не было: обрывки гирлянд и растоптанные арфы, туфли, шарфы, окровавленные веера, поломанные куклы и испражнения перепуганных людей... Рухнувшие трибуны загорелись от упавших факелов; оттуда неслись крики и проклятия, раздавался треск дерева... А на середине площади, - словно стая ярких птиц, сбитая грозой в кучу, - на середине площади были танцовщицы.

Я бросился к ним, едва выбирая дорогу сквозь обломки и всеобщую свалку. Иные из них стояли на коленях и били себя в грудь, иные вопили, раскачиваясь, закрыв лицо или воздев руки, призывали своих родных... Но среди них одна стояла молча, оглядываясь вокруг безумными яркими глазами, это была она. Это была моя - и она искала меня взглядом; она знала, что я должен прийти за ней, знала наперекор здравому смыслу, наперекор всему.

Я подхватил ее на руки. Она обхватила меня, уткнулась лицом мне в шею, и сердце ее стучало мне в грудь сквозь судорожное дыхание... Я побежал с ней прочь с площади - через вопящих распростертых людей, через шипящие факелы, по растоптанным цветам... Обо что-то спотыкался, на чем-то скользил, потом в парке нас рвали шипы розовых кустов... Но вот мы очутились на мягкой лужайке, заросшей яркими весенними цветами, - я спустил ее на траву.