Тезей (другой вариант перевода)

Потом поднялся со своего ложа и встал у воды, глядя на север. Огонь еще горел, - даже ярче чем прежде, наверно часовой как раз подкармливал его, - и тут я понял, что это маяк моего отца! Быть может, он горел там каждую ночь, с тех пор как меня увезли, а может, до них уже дошли какие-то слухи с Крита?.. Я представил себе, как он стоит на крепости и смотрит на это же самое пламя, - и у меня заныло в груди; как в то утро, когда он подарил мне колесницу.

Я думал о нашем прощании, когда меня увозили на Крит... И будто снова рука его легла мне на плечо, и в ушах прозвучали его прощальные слова: "Когда придет тот день - пусть парус твоего корабля будет белым. Это послужит мне вестью от бога".

"Что он имел в виду? Он рано постарел, он имел в виду больше, чем мог сказать перед народом... Весть, сказал он, весть от бога. Он, значит, собирался принять за божий знак мой белый парус? Но раз так, - если я выкрашу парус, - мне уже не увидеть его в живых!.." - так я подумал.

Мне стало страшно, сердце колотилось... Не было уверенности в намерениях его; не был уверен, что он их изменил... Ведь он - уставший человек; как угадать, что у него на уме?..

С травы на берегу доносился храп моих спящих товарищей, кто-то вздохнул, шептались двое любовников... Эх, мне бы их бессонницу!.. А передо мной был трудный выбор, и никто не мог мне помочь.

Я сдавил себе ладонями глаза и держал так, пока не вспыхнули под веками красные и зеленые цветы. Потом снова посмотрел туда и опять увидел свет сигнального костра - и меня осенила мысль. Сбросил одежду, вошел в холодное весеннее море, оттолкнулся от берега... "Отец Посейдон! Я был в руке твоей, и ты всегда направлял меня верно. Пошли же знак мне, поменять парус или оставить? Если ты будешь молчать - сделаю, как он просил, и выкрашу парус белым".

Небо было ясное, но тихий ветерок рябил воду. Когда я выплыл из-за тени берега - волны стали покачивать меня вверх-вниз, а иногда небольшой гребень и перехлестывал через меня... Я повернулся на спину, - полежать на воде, - и в этот миг накатила волна побольше остальных и накрыла меня с головой. От неожиданности я захлебнулся, начал барахтаться - и тонуть; море сомкнулось надо мной... И тогда я четко услышал в ушах божий знак.

Я прекратил борьбу - и вода вытолкнула меня на поверхность. Поплыл назад к земле, на сердце было спокойно: я переложил выбор на бога, и он ясно ответил, что делать, - сомнений больше не было, он принял на себя эту тяжесть.

Так я думал тогда, так я и теперь говорю в сердце своем, когда в великие дни жертвоприношений стою перед богами на Высокой Крепости священной твердыне Эрехтея, - стою и приношу им жертвы от лица народа моего. Великий Отец Коней, что приходил к зачатию моему, Сотрясатель Земли, который поддерживал меня всегда и сохранил народ мой даже в ужаснейшем гневе своем, - он никогда не толкнул бы меня во зло. Я представлял себе, что отец немного погорюет, - но тем радостнее будет неожиданная встреча... Откуда я мог знать, что он так тяжко обвинит себя? Что даже не дождется, пока корабль зайдет в порт, чтобы убедиться, правду ли сказал тот парус?

А может быть, дело и не в том? В обычной человеческой скорби он, наверно, ушел бы, как все уходят: упал бы на меч или принял бы крепкого мака, что уносит жизнь во сне... Разве нет?.. А он ведь прыгнул с того самого балкона над скалой, с которого я однажды оттаскивал его, с самого края. Наверно, бог на самом деле послал ему знак, такой же громкий и ясный, как и мне: ведь мы оба были в руке Посейдона, это ему предстояло выбирать...

Человек, рожденный женщиной, не в силах избежать своей судьбы. И потому лучше не вопрошать Бессмертных и не растрачивать попусту сердце свое в печали, когда они скажут слово свое... Положен предел нашему знанию; и мудрость в том, чтобы не пытаться проникнуть за него. Люди - всего только люди.

Книга вторая

БЫК ИЗ МОРЯ

1

МАРАФОН

1

Дельфины так и прыгали вокруг, когда я - вместе с товарищами по арене входил под парусом в Пирей. Наши одежды и волосы еще пахли гарью спаленного Лабиринта.

Я спрыгнул на берег, набрал полные горсти родной земли - она прилипла к ладоням, будто ласкала меня... И лишь потом заметил людей вокруг; они не приветствовали нас, а глазели издали и звали друг друга посмотреть на чужеземцев-критян.

Оглядел своих ребят - и понял, как выгляжу я сам, бычий плясун. Гладко выбритый; тонкий как хлыст от непрерывной тренировки; шелковая юбочка, вышитая павлиньими хвостами, стянута в талии широким золоченым поясом; веки до сих пор темны от краски - ничего эллинского во мне, кроме льняных волос. Ожерелья мои и браслеты - не царские драгоценности, а дорогие безделушки Бычьего Двора...