Я сдержался и отослал его к матери. Конечно же, целый месяц только об этом и говорили, не забыли этого случая и потом... Она была слугой Артемиды, - а Артемида любит молодых зверят, - потому это был подарок ее врагам, которые по большей части были моими врагами. Она была их оружием в борьбе против меня. Эти престарелые владыки, которых я ограничил в их власти над крепостными и рабами, - они ненавидели перемены, они завидовали новым пришельцам из Бычьего Двора: их юности, веселью, их непривычному жизненному укладу... А те со своей стороны скоро почувствовали это - ребята были умные - и дали понять, что они на стороне амазонки. Так что теперь - вместо личного соперничества прежних времен, - теперь во Дворце возникла борьба двух партий.
Я знал, что Ипполите все время приходится иметь дело с тайными подвохами: так ведут себя те, кто не решается на открытую вражду. Теперь речь шла не о рабынях, от которых можно избавиться в любой момент, - зато и она ничего от меня теперь не скрывала. Она уже не была той прежней дикаркой, разбиралась во всех делах не хуже любого мужчины - и была озабочена ими, ради меня и ради нашего сына.
За ней посылали шпионов, когда она ездила в горы, в надежде выследить ее тайные обряды... Это я предполагаю. А что пытались использовать малыша это знаю наверняка: не понимая, что это значило, он бесхитростно рассказывал нам, кто о чем его расспрашивал... Хотя его матери нечего было скрывать, в его невинности таилась опасность: ее друзья любили посмеяться и могли в шутку сказать что-нибудь такое, что в серьезной трактовке могло бы звучать совсем по-другому... Да и его собственные причуды могли быть извращены коварными устами... Но я не стал предупреждать его. Он был чист как вода, и всякая перемена в нем была бы заметна и возбудила бы лишние подозрения; я больше верил в его собственное нежелание говорить с людьми, которые ему не нравились.
Как ни был я зол - я был вдвойне осторожен, разбираясь с этими людьми: надо было уберечь ее от нападок, но при этом никого из них ни в чем не обвинить. Меня тошнило от этого, - я привык сражаться лицом к лицу при ясном свете дня, - но с севера сочились слухи. В основном искаженные, глупые, однако за ними ощущалась грозная правда... А когда надвигается шторм - не время разгонять команду.
И скоро стало ясно, что он действительно надвигается. Пириф прислал ко мне не кого-нибудь, а брата своей жены; письмо, скрепленное царской печатью, он отдал мне, когда мы остались одни. Оно гласило: "Черные Плащи повернули прямо на юг. Племена к востоку от Эвксина пришли в движение. Они идут к Геллеспонту, и я не думаю, что проливы смогут их задержать. Если так - они будут во Фракии в этом году. Не рассчитывай, что зима их задержит, голод и холод могут погнать их быстрее. Остальное Каун тебе расскажет".
Я повернулся к лапифу. Он ждал этого и сразу ответил:
- Пириф решил, что этого лучше не писать. Предупреди свою госпожу, что вместе со своими мужчинами идут воительницы Сарматии, которые служат Богине, и что их ведут Лунные Девы.
8
Я ничего не стал говорить ей, думал, у нас еще хватит времени для тревог. Сказал, как и всем остальным, что Каун путешествует - и вот заехал по пути в гости... Но едва мы легли в тот вечер: "Говори, что случилось?" Она всегда чуяла мои мысли и вытянула из меня все.
Когда я рассказал, она долго лежала молча, потом сказала:
- Наверно, опять появилась длинноволосая звезда.
- Как? - спрашиваю. - Разве Лунные Девы уходили от своих святилищ?
- Говорят так. Говорят, что очень давно - с тех пор дубы успели вырасти и умереть - народ Понта жил за горами, на берегу другого моря. Потом появилась эта звезда с огненными волосами, которые струились через все небо, и потянула все народы, как приливную волну. Жрицы той поры прочли знамения и увидели, что их страну нельзя отстоять от киммерийских орд; тогда они ушли оттуда с нашим народом, сражаясь впереди всех. А когда дошли до Понта часть звезды упала на землю. Потому они взяли ее, ту землю, и удержали ее.
Я вспомнил тот громовой камень, но она не хотела говорить с мужчиной об этих священных тайнах, даже со мной.
- Перейти Геллеспонт целому народу - это не шутка, - сказал я. - Потом перед ними будет Фракия - обширная страна, полная свирепых воинов... Где-то к северу от Олимпа их остановят, мы их вообще не увидим.
Она молчала, - но лежала слишком легко для спящей; а я чувствовал ее сокровенные мысли так же, как она мои.
- Что с тобой? - спрашиваю. - Чего ты боишься, тигренок?.. Я люблю тебя, твоя честь для меня - как моя; я никогда не позову тебя биться с твоими прежними товарищами, даже если они пойдут на штурм Скалы. Если дойдет до этого, придет твое время стать женщиной: ты будешь с ребенком, или заболеешь, или получишь знамение не принимать участия в битве, ни на одной из сторон... Оставь это всё мне.
Она прильнула ко мне:
- Ты думаешь, я смогу глядеть на тебя со стены и не спрыгнуть вниз? Ты же знаешь: мы - это мы.