Тезей (другой вариант перевода)

– Конечно, он должен чтить Артемиду, – говорю. – Я бы даже сердился на него иначе, ведь он твой сын… Но перед народом мы должны следить, чтобы он отдавал ей не больше, чем должно, и проявлял почтение к Олимпийцам. Ты же знаешь, что от этого зависит.

– Тезей, – сказала она, – я знаю, что говорят люди: что я учу его тайному культу. Но ведь ты знаешь лучше их, что Таинство – оно не для мужчин. Что бы ни было в нем – это его собственное…

– Все дети рассказывают себе сказки. Надеюсь, он из этого вырастет, но это меня тревожит…

– Вот я когда была маленькой – придумывала себе подружку для игры… Но я была одинока. А он, когда совсем один, может петь от радости, ему хорошо; и дружит со всеми, везде… Но потом начинается это – и с него как будто спадает всё. Я видела, как это начинается: он долго смотрит на что-нибудь: на цветок, на птицу, на огонь… Как будто душа его уходит из тела на чей-то зов.

Я сделал в темноте знак против дурного глаза.

– Так это колдовство? Нам надо его обнаружить!..

– Если б колдовство – он бы чах у нас, болел… А он сильнее и выше всех своих сверстников. Я тебе уже говорила – с ним бог.

– Он сказал "Владычица". А ты – жрица. Можешь ты получить знамение, какой-нибудь знак?..

– Я была девой, Тезей. Теперь она не станет говорить со мной. Иногда во время танца приходило Видение, – но это осталось на Девичьем Утесе.

Вскоре после того разговора я услышал какое-то смятение за стенами Дворца, но приглушенное, словно люди старались говорить потише. Послал узнать в чем дело… Вошел один из дворцовых старейшин и привел с собой слугу жреца, из храма Зевса. У того кровоточила порезанная рука. Мой придворный состроил грустную мину, – но глаза у него были очень довольные, когда он объяснял мне, что это сделал мой сын. Мальчик, как видно, нашел козленка, привязанного для жертвы, и начал его ласкать. Когда человек пришел, чтобы вести козленка к алтарю, малыш стал защищать его. Слуга выполнял свой долг – иначе он не мог – и стал отбирать козленка силой; тогда Ипполит в ярости выхватил свой игрушечный кинжал и напал на него. "Какое счастье, – он говорил это, словно смаковал, – какое счастье, что это был всего лишь слуга, а не сам жрец!"

Да, хорошо, что не жрец. Конечно, это была мелочь, – но все же святотатство; и все это знали. Всякое святотатство может навлечь беду; но оскорбить Царя Зевса – хуже он ничего не мог бы натворить. Я должен был наказать его публично не только ради почтения к богу, но и ради безопасности его матери.

Он вошел весь красный, взъерошенный, еще со слезами ярости на глазах… но, увидев меня, немного успокоился. Я сказал, должно быть стыдно бить слугу, который ничего не может ему сделать… Наверно, лучше было бы начать с Царя Зевса; но, впрочем, он сам же требует, чтобы цари были порядочными людьми. Малый понял меня, это было видно. Но ответил так:

– Да, отец, я знаю. Но ведь козленок тоже ничего не мог сделать. Как же с ним?

– Но это же животное!.. Без знания, без понятия смерти… И ради него ты грабишь Царя Небес?

Малыш посмотрел на меня материнскими глазами.

– Он знал. Он смотрел на меня.

Ради него самого я не мог быть мягок.

– Ипполит, – говорю. – Ты прожил семь лет, и за все это время я ни разу не поднял на тебя руку. Потому что люблю тебя. И потому же, что я тебя люблю, теперь я тебя побью. – Он не испугался, но изучал мое лицо, стараясь понять. – Ты рассердил бога – кто-то должен за это пострадать. Будешь это ты, виновный, или ты предпочтешь уйти свободно, чтобы он проклял наш народ?

– Если кто-то должен быть наказан – пусть это буду я.

Я кивнул.

– Молодец, – говорю…

– Но почему Зевс проклянет людей, раз они ничего не сделали плохого? Ты так не стал бы.

Неожиданно для себя я ответил ему, как взрослому.

– Я не знаю, – говорю. – Такова природа Необходимости. Я видел, как Посейдон, Сотрясатель Земли, сокрушил Лабиринт, истребив правых вместе с виноватыми… Законы богов выше нашего понимания. Люди – всего лишь люди. Иди сюда, давай покончим с этим.

Мне было тяжко, но я знал – должен. Я должен был показать всем, что я справедлив.

Он ни разу не ойкнул. Когда всё было позади, я сказал:

– Ты перенес это по-царски, и Царю Зевсу это понравится. Но не забывай об этом и почитай богов.

Он сглотнул и сказал:

– Теперь он уже не поразит народ, – значит, мне можно взять козленка?

Я сдержался и отослал его к матери. Конечно же, целый месяц только об этом и говорили, не забыли этого случая и потом… Она была слугой Артемиды, – а Артемида любит молодых зверят, – потому это был подарок ее врагам, которые по большей части были моими врагами. Она была их оружием в борьбе против меня. Эти престарелые владыки, которых я ограничил в их власти над крепостными и рабами, – они ненавидели перемены, они завидовали новым пришельцам из Бычьего Двора: их юности, веселью, их непривычному жизненному укладу… А те со своей стороны скоро почувствовали это – ребята были умные – и дали понять, что они на стороне амазонки. Так что теперь – вместо личного соперничества прежних времен, – теперь во Дворце возникла борьба двух партий.