Тезей

— Небесная чистота! — возвел руки к потолку Каллий. — Наш палконосец локтем нос вытирает, что и продавец соленой рыбы. Утром с похмелья нажу чесноку, грязный плащ перевернет наизнанку, чтобы почище выглядел, и — под солнечные лучи.

— А куда он спрячет пятна от дешевого кислого вина, — вставил и Пелегон.

— Да-а, — протянул Герм, — нужно что-то попроще.

— Вроде хлебных сосок, какими причмокивает афинянин во младенчестве, — попытался развеселить окружающих Каллий.

— Хватит, — остановил его Герм, — дело и вправду серьезное… Любовь возносить надо, — он повернулся к Тезею, — но реальную и доступную всем. Необходим культ Афродиты Народной, а не Небесной.

— Вот и поговорили, — вздохнул молодой царь.

— Не зря же к мистериям допускаются только посвященные, — начал убеждать молодого царя Герм. — Запутается грек, а запутанное знание прокиснет, как вино, которое неправильно берегут. Афинянин, и тот не поймет, чего от него хотят, а те, кто в предместье… А более дальняя Аттика… Ее вообще не ухватишь слишком новой идеей.

— Сто двадцать стадий в округе, — уточнил Солоент.

Солоент знал, что говорил. Впрочем, как и его братья. Они знали привычную настороженность Аттики. В частности, при возникновении малейшей внешней опасности сельские жители из поселков в пределах ста двадцати стадий вокруг города немедленно перемещались в Афины, чтобы укрыться за крепостными стенами полиса. Остальная Аттика быстро удалялась от врагов в Элевсин, Филу, Афидны, Рамнунт или Суний. Кому где ближе.

— Что?.. — обернулся к Солоенту Герм, но тут же понял его и благодарно кивнул юноше и снова обратился к Тезею — Ты представь наших типично аттических сидельцев. Сидят в своих дворцах, царских, как твой. Знают только копье да колесницу. Залы у них — словно в доспехах. Этакие звонкие покои на четырех колоннах с потолками в серебре и золоте. Или — медные стены от медного же порога (у тебя-то вот красивого камня лестница!). Путешествующие певцы за это их прославляют. Зачем им Афродита Небесная? А земледельцы вокруг них…

— Всякую зиму спят по полсуток, — вставил Каллий.

— Вот, — согласился Герм, — спросонья они только за своими царьками и следуют… Какие знания? Местные суеверия — да. Восточные ткани — пожалуйста, а от самих приезжих их воротит. Зачем им другие языки, новые знания, искусства, даже ремесла? Вроде, как наши палконосцы. Вылупились из местных бесплодных камней и живут, как получается, — заключил Герм.

— Что же ты предлагаешь? — спросил Тезей.

— Начнем с Гестии, то есть сначала. Будем исходить из того, что есть, — продолжил Герм. — Есть люди благородных и знатных родов. Все они во многом сами по себе разделились по богам и предкам. Всех нас, однако, называют со времен царя Пандиона эвпатридами. Так вот, принимаем это название. Эвпатриды — цвет полиса, цвет Аттики. Но не потому, что происходим от благородных предков, что, конечно, важно, а потому, что, будучи знающими, можем совершать религиозные обряды, умеем толковать законы человеческие и богов, умеем пытливо думать, способны к высоким чувствам и мыслям. Вот — преимущество эвпатрида, не только благородные предки. Меряясь знатностью, и перессориться нетрудно. Нас объединит все названное, а также желание стать умнее, добрее, научиться и лучшей любви — к женщине и к людям. В остальном мы равны.

— Дельно, — одобрил Каллий.

Герм продолжал:

— Сказанное может понравиться и царькам в каких-нибудь Афиднах, Аграх или Бравроне. Они, конечно, поймут многое на свой лад, однако тут нет и причин нас не поддержать.

— К тому же в гости к ним мы будем ходить отрядами, — добавил Каллий.

— Как решат царьки, так поступят и земледельцы их округи, — с деловитой озабоченностью произнес Пелегон.

— Правильно, — поддержал Пелегона Герм. — Земледельцы — еще один целый народ в народе Аттики.

— На пустой желудок в рассуждениях о прекрасном чего-то не хватает, — мечтательно вставил от себя Каллий.

— Здесь, как и в нашем случае, помогут общие занятия, — уточнял Герм. — Взаимодействие при общении с силами и духами природы.

— Подчас соседи лучше друг друга понимают, чем родственники, — поддержал Герма и Солоент.

— По имени богини Геи назовем их геоморами, — опять поблагодарив взглядом Солоента, объявил Герм.

— Хорошо, — согласился Тезей, — с первыми ясно, со вторыми понятно, а как быть с остальными?

— Остаются все остальные, — улыбнулся Герм.

— Прометеи, — усмехнувшись, заключил Каллий.

Так с оттенком презрения афиняне называли горшечников и печников.

— Как незаметно для себя люди способны принизить великое имя Прометея, — вздохнул Мусей.

— Не прометеями, а демиургами, сотворителями назовем остальных, — поправил Каллия Герм.

— А метеки? — спросил Тезей.

— Метеков нет. Какие метеки? Не вижу, — дурашливо оглядывался вокруг Каллий, словно ища кого-то.

— Я бы вообще запретил метекам в Афинах ходить с палками, — проворчал Пелегон.

— Но я — тоже, получается, метек в Афинах, — заметил Тезей.

— Нет, ты сын бога и царь наш, — возразил Герм.

— Говорите о народовластии, — рассмеялся Тезей, — а как до дела, то царь.

— Ты наш вождь, — заявил Герм, оставаясь серьезным.