The Brand New Monday (СИ)

Все мы верующие. Каждый из нас верит в электричество, сотовую связь и способность самолётов транспортировать нас со скоростью девятьсот километров в час на другой конец земного шара с возможностью прямо в воздухе купить переоцененные брендированные часы, тут же обмыв покупку похожим на уксус вином из пластикового стаканчика. Никто при этом не знает, как в действительности устроено первое, второе и третье. То и дело вылезая за пределы своей компетенции, мы тут же оказываемся в океане неточных свидетельств, пересказанных с третьих слов истин и бытующих мнений. Никто из нас не потрудится ради пустякового спора выдумать и заново доказать теорему Пифагора, чтобы с чистой совестью заявить, что полностью уверен в её верности. Удивительно уже то, что терпения на это хватило у самого Пифагора. Именно поэтому нет надежды, что мы все однажды сможем с помощью логики договориться и преодолеть все свои разногласия. Верующим не нужны аргументы, им слишком подходит их отсутствие.

========== I ==========

Утром вновь отправляюсь на службу. Рана уже почти не беспокоит, а мы теперь работаем и по воскресеньям, чему я втайне рад. Представлять не берусь, чего бы мне стоило наблюдать происходящее на улицах, плавно превращающееся из паники во всенародные гуляния. Радующихся концу света и ждущих его с распростертыми объятиями теперь едва ли не больше, чем тех, кто его боится, и уж точно в разы больше таких, кто счёл апокалипсис недостаточной причиной для того, чтобы вносить какие-то изменения в свою устоявшуюся повседневность.

Очередной процесс над насильником происходит без неожиданностей. Двадцатипятилетнего Джеймса Фоули повязали на месте едва ли не с членом наперевес в попытке расстаться с затянувшейся девственностью, воспользовавшись с этой целью своей сокурсницей. Несмотря на все доказательства, парень не признает вину, утверждая, что ничего такого не делал.

Судья Вульф, подобно ангелу смерти, зачитывает приговор: семь лет строгого режима с возможностью условно-досрочного освобождения за примерное поведение. Обвиняемый что-то кричит своему государственному защитнику, который одним кивком соглашается с вынесенным приговором. Дочь государственного защитника Эндрю Лофца в прошлом году поступила в Гарвард при активной протекции судьи Вульфа. Лофц ещё лет пять будет согласен с любыми вынесенными им решениями, если будет с чем соглашаться.

Я с каким-то отупением рассматриваю грузную, будто вытесанную из мрамора фигуру Сэмюэля Вульфа, бывшего нашим незыблемым центром все это время. Не могу, даже если подключу все свое воображение, представить его в какой-то иной роли, кроме нынешней. Думаю, он и на Страшном суде будет вот так стоять на трибуне, зачитывая грешникам вынесенный приговор.

В кулуарах зала суда Вульф выглядит усталым и даже отказывается принимать участие в обсуждении очередной научной теории, гласящей, что наша вселенная столкнулась с каким-то другим измерением, которое теперь несётся в сторону Земли, до неузнаваемости изменяя привычную нам реальность. Прекрасная версия, становящаяся тем лучше, чем меньше существует способов доказать её или опровергнуть. Ставлю на то, что в хит-параде народных гипотез эта получит неформальное лидерство.

Вульф же стоически отмалчивается и уходит в свой кабинет составлять мотивировочные части внесённых им за сегодня судебных решений. Отчасти я его понимаю и гадаю, чего стоит сейчас старику железной рукой поддерживать рабочую атмосферу среди своих подчинённых. У Вульфа есть фора: ему шестьдесят семь, он член консервативной партии последние сорок лет, у него сын-гей и ещё один, женившийся на чернокожей певичке, подрабатывающей в джазовом ночном клубе на Лонг-Айленде. По местным меркам его мир рухнул уже давно.

Вваливаюсь домой, прохожу в холл, не снимая обуви, смахиваю покрывало с кровати и как есть рушусь сверху. На часах двадцать один сорок две. Мне плевать, я намереваюсь проспать всю вакханалию нынешней ночи и беспокоить вселенную исключительно своим храпом. А ещё, если верить интервью того профессора, я буду единственным человеком на Земле, пригодным для познания тайн мироздания, поскольку в моей голове нет ни единой мысли о приближающемся апокалипсисе. Мне на него восхитительным образом насрать, что делает меня идеальным сторонним наблюдателем.

Запоздало в голову все же приходит мысль о том, что бы я хотел сделать, если бы действительно верил в то, что через три часа мир прекратит свое существование. Хотел бы я, как Вульф, до последней минуты делать вид, что ничего не происходит? Пожалуй, я бы все же предпочёл вместо этого увидеть дочь. Да и с тобой повидаться было бы неплохо. Возможно, даже узнать, что у тебя и меня не все кончено, и моя личная вселенная ещё стоит того, чтобы хлопотать о её судьбе.