The English Girl

Навот поймал взгляд одного из техников и жестом велел прибавить звук.

— Что это он там напевает? — спросил Шамрон.

— Да какая разница?

— Отвечай на мой вопрос, Узи.

— «Пенни-Лейн».

— «Битлы»?

— Они самые.

— Как думаешь, почему он напевает именно эту песню?

— Нравится она ему, наверное.

— Наверное.

Навот взглянул на часы: 19:42 в Москве, 6:42 в Тель-Авиве. Шамрон затушил окурок и тут же достал вторую сигарету.

Два оборота вправо, два — влево…

***

Покидая номер, одетый для ужина Михаил по-прежнему напевал «Пенни-Лейн». Пакет с подарком он нес в правой руке, а когда вышел из туалета в вестибюле, пакета уже не было. В оперативном центре Михаила заметили только в 19:51 по Москве, когда он, направляясь к выходу из отеля, попал в фокус камеры Дины. Снаружи его ждал Геннадий Лазарев — он размахивал руками, будто привлекая внимание спасателей на вертолете. Обняв Михаила за плечи, Лазарев увлек его на заднее сиденье лимузина «майбах».

— Хорошо отдохнули? — поинтересовался волгатековец, когда машина плавно отъехала от тротуара. — Этим вечером вы познаете на вкус, что есть Россия.

50 Ресторан «Кафе Пушкинъ», Москва

После, когда группа приводила в порядок файлы и писала рапорты, ее члены горячо спорили о том, что же на самом деле хотел сказать Геннадий Лазарев. Одни утверждали, что это было просто невинное обещание, другие — что откровенное предупреждение, которое Габриель — как будущий шеф — должен был распознать. Спор, как обычно, уладил Шамрон: мол, нечего цепляться к словам Лазарева, судьба Михаила решилась, едва он сел в «майбах».

Обстановка в известном московском ресторане «Кафе Пушкинъ» была как нельзя привлекательной и уютной, особенно декабрьским вечером, когда холодный ветер гонит по улицам города снежные хлопья. Ресторан располагался на углу Тверской и Бульварного кольца, в величавом доме восемнадцатого века, как будто привезенном сюда из Италии эпохи Возрождения. За красивыми стекленными дверьми виднелась шестиполосная дорога, за ней — небольшая площадь, на которой наполеоновские солдаты когда-то жгли липы, только бы согреться. По гравийным пешеходным дорожкам спешили домой москвичи, а некоторые мамаши, прогуливаясь и болтая друг с другом, следили, как их закутанные в теплые одежды дети резвятся на заснеженных лужайках. В их ряды затесались и Мордехай с Римоной: Мордехай следил за входом в ресторан, Римона — за детьми. Келлер и Йосси нашли место, где остановиться, в пятидесяти ярдах от ресторана. В пятидесяти ярдах от него — но уже в другую сторону — припарковались Яаков и Одед.

Ужин намечался на восемь, однако обычно сильные пробки задержали Лазарева и Михаила на двадцать минут. Мордехай — и агенты в «лэнд-роверах» — засекли время. Засек его и Габриель и тут же отправил сообщение в оперативный офис. Нужды в нем, конечно же, не было, ведь Навот и Шамрон пристально вслушивались в передачу с «жучка» в сотовом Михаила. Они слышали тяжелые шаги по неотполированным половицам у входа в «Кафе Пушкинъ» и скрип лифта, поднявшего Михаила на второй этаж. И энергичные аплодисменты, и хриплые приветствия в честь него, когда Михаил вошел в зал, заказанный для его коронации.

Место Михаилу отвели во главе стола; справа от него сел Лазарев, слева — Павел Жиров, глава службы безопасности «Волгатека». Жиров единственный не радовался новому приобретению Лазарева. Весь вечер он сидел с невыразительным лицом опытного картежника, проигравшегося в пух и прах. Ни разу он надолго не свел с Михаила взгляда прищуренных темных глаз. Он будто прикидывал в уме потери и решал: хватит ли духу на очередную партию.

Михаил как будто не замечал мрачной физиономии Жирова. Напротив, все, кто слышал его речь в тот вечер, назовут ее одной из самых прекрасных. Он играл в Николаса Эйвдона, в которого все заочно влюбились: остроумного Николаса, Николаса резкого, Николаса, превосходившего умом любого из присутствующих (кроме разве что Геннадия Лазарева, который, пожалуй, был умнее всех на свете). Он все чаще переходил с английского на русский, пока не перешел на язык предков окончательно. Он стал своим, Николаем Авдониным, волгатековцем, россиянином новой формации, наследником российского прошлого.

Преображение завершилось в одиннадцатом часу, когда Михаил идеально спародировал Виктора Орлова — даже про тик не забыл, — просто порвав аудиторию. Не смеялся один только Жиров. Не хлопал он вместе со всеми, когда Лазарев благословлял Михаила. Наконец веселая толпа высыпала на улицу, где у тротуара дожидались волгатековские лимузины. Лазарев между делом попросил Михаила завтра по пути в аэропорт заскочить в офис — уладить кое-какие детали в предварительном соглашении. Затем подвел его к распахнутой задней дверце «мерседеса».

— Если не возражаете, — сказал он, улыбаясь улыбкой неисправимого математика, — Павел отвезет вас в отель. У него осталась к вам парочка вопросов.

Михаил как бы со стороны услышал свой ответ:

— Нет проблем, Геннадий.