Пожилая женщина одета в халат и тапочки, ее спина сгорблена, темные волосы туго стянуты на макушке.
— Пойдем, — тихо говорит она, жестом приглашая нас войти. Я разворачиваю Коди и провожаю его в квартиру, изо всех сил стараясь не обращать внимания на сопротивление, которое чувствую, когда прижимаю руку к месту между его плечами.
Муж Неды спит в кресле в нескольких футах от нее, а по телевизору все еще показывают иранские новости. В квартире пахнет чем-то восхитительным: чесноком, помидорами и пьянящей смесью экзотических специй, от которых мой желудок урчит от голода. Я не помню, когда в последний раз ела нормальную еду.
— Как поживаете, Миссис Эйзади? — шепчу я. — Как Джозеф?
Она машет рукой в сторону храпящего мужа.
— Хорошо, хорошо.
Остановив нас в дверях, Неда запахивает халат и наклоняется, чтобы поцеловать Коди в обе щеки. Обеими руками обхватывает его лицо и улыбается ему.
— Привет, азизам*, — говорит она, ее лицо смягчается, и морщинки появляются в уголках глаз, когда она улыбается. Игнорируя свой возраст и старые скрипучие кости, она поднимает моего сына и поднимает его на бедро, где он сразу же кладет голову ей на плечо. Я с завистью наблюдаю, как его веки опускаются, и он засовывает в рот большой палец, обхватывая мягкую игрушку. Неда улыбается, когда Коди кладет голову ей на плечо. Он спокоен и близок ко сну, его тело мягко оседает на ее груди.
Наклонившись, я целую его в макушку.
— Спокойной ночи, малыш, — шепчу я, целуя его в щеку. Его кожа пахнет, как пена в ванне; и я не могу не вдохнуть его полной грудью.
— Пока, мама, — тихо говорит он, устало вздыхая и утыкаясь лицом в шею Неды. Вид того, как он прижимается к ней, посылает крошечный треск в мое сердце. Проглотив боль, я отступаю, игнорируя негодование, которое гноится в моей груди. Хотя я благодарна старой леди за все, что она делает для меня, я обижаюсь на нее за то, что она может смотреть, как мой сын засыпает, когда я не могу.
— Я вернусь утром.
Старушка кивает, успокаивающе поглаживая Коди по спине. Его ноги в носках болтаются у нее на талии, когда она ведет меня к двери. Я поправляю сумку на плече, сжимая ремень, чтобы не выхватить моего мальчика из ее рук.
— Он уже почистил зубы, — она кивает. — И принял ванну, — она снова кивает. — О, и не забудьте про ночник.
— Хорошо. Все в порядке, — говорит она с улыбкой.
Пока я успеваю передумать, я протягиваю руку и сжимаю пальцы на ноге Коди, прежде чем проскользнуть через переднюю дверь в коридор. Дверь квартиры закрывается, и я слушаю, как снова щелкают замки, пока не остаюсь одна в коридоре, где нет ничего, кроме запаха поднимающейся сырости и жужжания ламп над головой.
Устав, я прислоняюсь к стене, опустив голову.
Расставаться с Коди всегда нелегко, но почему-то сегодня мне кажется труднее, чем в остальные дни. Может быть, это потому, что приближается его день рождения. Мой ребенок — маленький мальчик, который четыре года назад изменил мой мир — становится старше. Я скучаю по мягкой головке, прижатой к моей груди, по запаху его детской кожи, по его теплому весу в моих руках, когда он спит.
Но наблюдать, как он растет —наблюдать, как он становится самостоятельным маленьким человеком — награда.
С каждым днем он взрослеет, становится более осознанным. Он начнет понимать, и скоро поймет, что у него нет игрушек, как у других детей, что его одежда изношенная, и что мы живем в дерьмовой двухкомнатной квартире с прерывистой горячей водой и без отопления. Он будет все больше и больше понимать, что, хотя я делаю все возможное, я все равно никогда не смогу дать ему все, что нужно.
Именно это — мысль о том, что Коди будет думать обо мне как о неудачнице — давит на меня изнутри, выдавливая воздух из легких и заставляя желудок сжиматься в горле.
Моя рука скользит к мягкой сумке, перекинутой через плечо, где под хлопком и слоями одежды лежит счет за аренду с надписью «просрочено» красными чернилами.
Работать на двух работах шесть дней в неделю - это не то, что я себе представляла. Но с долгами, висящими над моей головой, стоимостью воспитания ребенка и жизнью в городе, я делаю все возможное, чтобы свести концы с концами.
Тем не менее, этого не достаточно. Этого никогда не бывает достаточно.
Как ни больно мне это делать —проводить все это время вдали от Коди, когда он так мал, — я делаю то, что должна, чтобы у него была крыша над головой. Чтобы у него было достаточно еды. Чтобы на нем была одежда. Чтобы он смог пойти в школу и, может быть, вырастет лучшим человеком, чем я.
Входная дверь захлопывается на первом этаже, звук эхом разносится по лестничной клетке. Вздохнув, я поднимаюсь со стены, закрывая все эти ужасные, переворачивающие внутренности мысли за своей стальной решимостью.