Подобно тому как впоследствии он будет изучать модернизм по антимодернистским книжкам, сейчас он по антитроцкистским книгам изучал троцкизм, со школьным другом они организовали группу, в которой обсуждались разные политические вопросы. «Мы не были антикоммунистами, мы были очень наивны и думали, что нужна лишь небольшая структурная реформа коммунизма. Конечно, наша группа была запрещена, мы попытались просочиться через официальные дыры, но у нас ничего не вышло». К концу школы Костя практически был изгоем, его сторонились и товарищи, и учителя[9]
.Владимир (Володя) Мироненко,
В последние школьные месяцы его вызывали в горком партии и горком комсомола, а на выпускном вечере, несмотря на многочисленные победы в конкурсах и олимпиадах по литературе и истории, ему не выдали ни соответствующих призовых грамот, ни аттестата[10]
. Позже он понял, что на директора надавили из КГБ. Разумеется, и в Московский университет, где он собирался изучать историю, его не приняли. И он увлекся политикой. Однажды они с несколькими друзьями решили устроить небольшую шутовскую демонстрацию в метро, нарядились в нелепые одежды, взяли флаги и транспаранты с лозунгами («только не спрашивай меня, что это были за флаги и что за лозунги, – нам было по семнадцать лет, мы были очень-очень глупыми»), но как только группа высадилась на платформе, их тут же задержали «с такой помпой и такими церемониями, как будто речь шла о взятии под стражу настоящих заклятых врагов государства». Их всех сфотографировали и заставили подписать какие-то бумаги, которыми потом, в середине 1980-х, КГБ пытался их шантажировать.Несмотря ни на что, Костя смог поступить в Школу-студию МХАТ, на отделение сценографии. Там он познакомился с братьями Мироненко, которые, в свою очередь, познакомили его со Свеном Гундлахом. А Свен в своем Полиграфическом институте познакомился с Алексеем Каменским и свел его с Костей и Мироненко. Они стали проводить много времени вместе. Там же, в Школе-студии, они подружились с неким юным идеалистом и пламенным марксистом по имени Андрей Филиппов, группе нравилось и его чувство юмора, и то, как он работал, но политические взгляды не позволяли ему присоединиться к ним. Именно Костя предложил создать группу: «Я хотел, чтобы моя работа была бы не просто нечто из области эстетики, художественного творчества, я хотел, чтобы она имела социальный характер. Но Свен и братья Мироненко были немного снобами, они заявили, что они индивидуалисты». Тем не менее художники все больше и больше сближались, все больше времени проводили вместе и все меньше посвящали учебе. Костя и оба Мироненко затеяли в институте «поэтические утренники». Во время лекций они писали пародии на политические тексты, а после звонка приглашали своих сокурсников остаться и в свободное от перекура время зачитывали им эти речи. Вскоре они все же решили создать группу, это было в 1978 году.
Они назвали группу «Мухоморы».
Приблизительно в это же время у Свена возникли собственные трудности. «Моя семья всегда боялась КГБ, Сталина, многие мои родственники погибли или попали в тюрьму во время чисток.
Дома я постоянно слышал какие-то жуткие истории. Мне всегда говорили, чтобы я вел себя как все, чтобы я ни в коем случае не высказывал своих истинных мыслей, что человек обязан думать о своих родителях и своих детях и поэтому не задевать власти». Однажды в институте – это было где-то в середине первого курса – к нему подошел некий человек и попросил его спуститься на первый этаж и зайти в такую-то комнату. Там сидели несколько человек из КГБ, они сказали: «Мы присматриваемся к тебе еще со школы, нам кажется, ты с пониманием относишься к нашей работе, поэтому мы хотим пригласить тебя сотрудничать с нами». И добавили: «Если ты советский человек, ты, конечно, будешь с нами работать». Сказать «нет» означало бы, что ты не являешься настоящим советским человеком, и это было бы совершенно чудовищно, потому что если ты не являешься настоящим советским человеком, то ты – настоящий антисоветчик.
Свен Гундлах во время концерта группы «Среднерусская возвышенность» в Доме медиков, 1987
Они дали Свену на раздумье четыре часа и оставили его в комнате одного. «Я сразу же понял все, о чем мои родители говорили мне все эти годы. Эта комната разбила мою жизнь. Я не мог придумать никакого выхода, рядом не было никого, кто мог бы дать мне совет. Я был перепуган. Я не знал, что случится со мной или с моей семьей, если я скажу „нет“, и тогда я решил, что самое важное в данную минуту – просто вырваться из этой комнаты, и чем быстрее, тем лучше, если получится – немедленно.
И для того чтобы выбраться оттуда, я сказал "да".