THE LIFE AND ADVENTURES OF WILLIAM BUCKLEY

Как- то раз мы увидели, что к нам приближается большое племя -человек шестьдесят, не меньше. На другом берегу они остановились и начали натираться глиной и охрой, словно готовясь к бою.

Сильно встревоженные, мы надеялись только на то, что наша беспомощность смягчит пришельцев. Они, однако, ничуть не скрывали своих намерений. Потрясая копьями, они перешли реку и бросились в атаку так стремительно, что женщины с детьми едва успели убежать. Зятя, который столько лет был мне верным другом, пронзили копьем у меня на глазах, а его жену поймали и уложили на месте. Затем враги вернулись туда, где я стоял; умирающий зять при приближении врагов, собрав остатки сил, вскочил и копьем проткнул одному руку. В ответ на моего друга и его сына обрушился град копий и бумерангов. Как это ни странно, ни один не поднял руки на меня. Конечно, прояви я хоть какую-нибудь враждебность, меня бы в один миг не стало, но что я мог сделать один против всех?

Причиной нападения на этот раз были не женщины. Человек, умерший от укуса змеи, принадлежал к тому племени, которое нас атаковало, и его сородичи решили, что у моего зятя было что-то, что вызвало смерть несчастного. Австралийцы вообще подвержены предрассудкам. Часто они извлекают из тела покойника почки, завязывают их в мешочек и носят на шее для защиты от сглаза и как талисман, приносящий окружающим добро или зло*.

Сына же моего зятя убили потому, что он обещал свою дочь человеку из этого же племени, а отдал ее другому. Гибель бедных моих родственников, которые неизменно были так добры ко мне, глубоко потрясла меня. Я не стыжусь признаться, что в течение нескольких часов плакал навзрыд, да и потом никакие мог успокоиться. Считая меня ожившим братом, они неустанно заботились о моем благополучии. Вряд ли кто-нибудь мог бы относиться ко мне лучше, чем эти бедные австралийцы, и вот они лежат бездыханные, убитые бандой дикарей, которые, видимо, жаждали еще крови. Все, что я перенес в лесу, бледнело по сравнению с душевными муками, которые я испытывал в этот момент.

- -

* Такой обычай впоследствии описывал подробно Альфред Хауитт. - Прим. ред.

- -

Отчаяние придало мне такую храбрость, что, когда здоровенный детина подошел к моему шалашу и потребовал копья зятя, я наотрез отказался отдать их.

Верзила не стал настаивать, но приказал взять запас рыбы и накидку, идти туда, где стояла его жена с детьми, и там дожидаться его прихода. При этом он не переставал распинаться в дружбе ко мне. Я все же не очень-то верил его клятвам и, отойдя на приличное расстояние, решил бежать. Я взял копья, свернул накидку как можно плотнее, переправился через реку и помчался к лесу, выбрав направление, противоположное тому, в каком, я знал, скорее всего направятся дикари. После того как туземцы хладнокровно убили на моих глазах стольких людей, я, безусловно, вправе называть их дикарями, хотя, как вы могли убедиться, среди них много добросердечных созданий. Пройдя около четырех миль, я встретил знакомых австралийцев. Они еще издали заметили, что я очень взволнован, и, конечно, встревожились. Узнав, что случилось, они немедленно стали готовиться к бою, тем более что среди них был тот самый молодой человек, которому сын моего зятя отдал свою дочь в жены. Мы условились, где встретимся после похода, и я отправился к реке Барвон. Утром я переплыл ее и еще до-захода солнца поставил себе шалаш на холме, с которого открывался великолепный обзор. Место для костра я загородил корой и дерном из опасения, что пламя, видное издалека, может выдать врагам мое местонахождение.

Так я провел несколько дней, ожидая прихода друзей. Наконец однажды вечером я заметил в долине приближающийся огонек. Это меня обеспокоило: вряд ли друзья стали бы ходить по ночам. Не теряя времени даром, я потушил костер, убрал копья и рыбу подальше, а сам спрятался неподалеку в высоких камышах. Вскоре до меня донеслись женские голоса. Одна женщина спросила: «Куда он мог деться?». Остальные наперебой высказывали разные предположения.

Удостоверившись, что опасности нет, я вышел, к радости гостей. Передо мной стояли пять молодых женщин из дружественного племени, которое я встретил на днях. Они бежали после большого сражения между отрядом мстителей и теми, кто убил моих покровителей.

Чтобы не попасть в руки врагов, из которых трое были убиты, женщинам пришлось бежать с поля боя, но до этого они успели сжечь трупы моих родственников, опасаясь, как бы дикари их не изуродовали. Бедняжки от усталости валились с ног и изнемогали от голода. Я отдал им все мои запасы и уложил спать в шалаше. Утром две ушли, а три решили ждать своих соплеменников, но через несколько дней и они покинули меня.