The Magical Academy of Balance (СИ)

«Чара, ты уже очнулась?» Мадам Энола как прежде суетится вокруг своих пациентов, среди которых оказалась я. Но что теперь представляет из себя моё «Я»? Дурной запашок лекарственной отравы и больничная смертельная духота. Как же вы мне отныне все противны. Даже сам факт моего существования.

— Знаю, ты боролась за жизнь своего отца, Чара, но…

— Мне известно это. Оставьте меня.

Единственное, за что я буду Вам благодарна — за это молчание. Спасибо. Оставшись одна, некому меня раздражать, порождая тошноту. Мне же остаётся лишь утонуть в небытие. Оборвать свою связь с внешним миром и… всё. Не зря отец боялся больничных палат. Здесь всё пропахло ею — смертью. Навсегда.

Мне так и не даётся отойти после смерти отца. Жизнь словно обернулась чёрно-белым фильмом — всё такое мрачное, унылое и непривлекательное. Ничто не вызывает интерес к себе с моей стороны, всё безынтересно. Прошло четыре дня с похорон отца, а в моей жизни ничего не изменилось. На самих похоронах были только я и близкие друзья моей семьи, никаких посторонних, знакомых. Тем более иных студентов Академии Равновесия, что теперь не могут найти место после гибели любимого педагога и легенды среди Убийц. В тот день всё похоронная процессия началась в стенах Академии: все собрались у ворот заведения в ожидании приезда машины с гробом, в котором ожидали увидеть Мастера Боя. Среди всех была и я — в центре, стоя рядом с Франком Максоле и мадам Стриж. Дон стоял позади, должно быть, наблюдал за мной со стороны и очень беспокоился. Стоял шум, все обсуждали это траурное событие и многие отказывались признавать это за истину. Вот машина прибыла, и все утихли в ожидании, с замиранием сердцем наблюдая за выносом гроба. Против моей воли, гроб открыли, предоставив всем возможность в знак прощания взглянуть в лицо моему родителю. Мне самой пришлось смотреть в это прозрачное, лишённое всяких эмоций лицо, застывшее в смирении с Судьбой.

Отец скончался, пока его дочь лежала без чувств. В тот же момент, когда это произошло, я очнулась. Дальше мне оставалось лишь ненавидеть и презирать этот гнилой мир.

Каждый по очереди подходил и украшал фигуру цветами. Всё проходило в молчании, лишь вырванные из всех звуков всхлипы со слезами резали уши. Когда очередь дошла до меня, а была я последней в очереди по своему желанию, подарила отцу свой последний поцелуй — в холодный лоб под потухшими огненно-рыжими прядями чёлки. После тело накрыли, крышку закрепили, а гроб подняли над землёй. Все, кому разрешили присутствовать на самих похоронах, уселись в подъехавшие дополнительные машины. Дорога была не близкой — в Островград, на западную его окраину, где уже давно стоит обширное и просторное здание крематория. Уже там, нас ждал накрытый стол, за которым прошёл приём пищи, пока тело отца обращают в пепел и высыпают в урну. Меня проводили на самую высокую башню крематория, где, по обычаю Великоречья, какую-то часть пепла я развеяла по ветру. Так предали его воздуху. После чего мы спустились к протекающей поблизости мелкой речке, и я предала ещё какую-то часть остатков родителя воде. Последнее, мы отправились с остальной частью на кладбище и передали коробку с остатками организаторам похоронной процессии. На моих глазах коробку поставили на небольшую подставку в центре выкопанной квадратной ямки. Работники кладбища залили бетоном, а поверх поставили и закрепили крепкими верёвками памятный камень с символом Мастера Боя по центру и лишь одной надписью: «Стил Чарг, Второй Мастер Боя».

Вот так, на наших памятниках не ставят никаких дат. Душа и тело лишь на краткий миг соединяются вместе, чтобы потом разложиться и вернуть Природе природное, как распадется их связь. Тело даст пищу новой жизни, распавшаяся душа станет основой для новой души. Природоверие отрицает смерть, для нас есть лишь перерождение. Поэтому и слово ребёнок трактуется как перерожденный взрослый*, которому даётся шанс исправиться. Таким образом, и обретается истинное бессмертие — перерождение вновь и вновь, пока человек не исправится сам как личность и не исправит своё общество — человечество, чтобы оно уже обрело свою высшую точку существования — то, что мы и называем истинной смертью.