— Нам уже далось пережить гибель обоих родителей, у нас с тобой никого не осталось кроме друг друга. Я желаю забыть наши старые разногласия и пойти на мировую с тобой, Цоболь.
— Да, мы теперь предоставлены самим себе.
— Ты до сих пор неуверенно себя чувствуешь в этом большом и агрессивном к каждому мире. Все прожитые под одной крышей годы я наблюдала за тем, как неуверенный, но довольно гибкий Цоболь Аух постоянно колебался между интересами матери и чувством собственного достоинства, что так ущемляла эта страшная женщина. Колебался настолько, что не имел твёрдой позиции. То защищал меня от матери, то добивался моей смерти. Тебе не далось набраться смелости в открытую сопротивляться материнской тирании.
— Моя мать, как и любая другая Аух, была вышвырнута родителями из родного дома по достижении совершеннолетия и вынуждена искать кого-нибудь, от кого родит наследника. В семействе Аух есть обычай, согласно которому взрослая Аух могла вернуться в свой дом, если родит наследника, но я ничего не унаследовал от неё кроме чисто внешности. Её не приняли, а она меня возненавидела. Оказавшись отвергнутой, она отвергла и выбрала меня в качестве своей жертвы и оружия.
— Без неё тебе стало легче, но одновременно с этим ты прибываешь в глубокой растерянности?
— Ты меня очень хорошо знаешь, Чара. Значит, желаешь мира?
— Желаю, так как нам обоим будет проще, да и повода для вражды больше не стало. Мы предоставлены самим себе, и теперь некому на нас воздействовать.
— Всё верно, прошлое важно отпускать и оставлять позади.
— Ну и?
— Мир, Чара Чарг.
Подошёл ко мне. Заглядывает в глаза. Глаза Цоболя славно излучают свой собственный, таинственный свет. В моменты ярости и злобы они приобретают ядовито-жёлтый, серный оттенок, а в спокойствии и смирении тёплый золотисто-рыжеватый янтарный. Возможно, глаза каждого из нас незаметно для нас самих играют оттенками цветов. Интересно, какого оттенка сейчас мои глаза? Сложно удержаться и не улыбнуться, сдержать кроткий смешок. Меня наполняет счастье. Столько времени наши семьи враждовали по малозначительному поводу. Горечь по отцу давно себя изжила в сердце Цоболя, он никогда не рассматривал меня как инструмент мести за родителя. Это было выгодно лишь его матери, которой претила отцовская любовь и семейная идиллия между сыном и его отцом. Думается, она ненавидела, поскольку в глубине души это возбуждало воспоминания о жизни с родителями. Могло ли ей быть больно от них или лишь ненависть жила в ней?
А вот этого я не ожидала от Цоболя. Не припоминаю, когда в последний раз ты так, с заботой и чувством, обнимал меня. Ты счастлив, что всё позади, в прошлом? Нет больше твоей материи с её лживой и такой не родной, грубой и холодной любовью, гиперопекой. Твоя жизнь в твоих руках, Цоболь Аух. Прошу тебя лишь об одном — пожалуйста, соберись с мыслями и силами. Обрети уверенность в завтрашнем дне и действуй!